— Увидеть… меня?
— Мог ли я уехать, не написав заключительной коды в столь прекрасной и волнующей симфонии? — Он помолчал и пояснил: — Это не совсем то, что я хотел сказать, но, надеюсь, вы поняли меня правильно.
— Я… не могу… с вами встретиться… — сказала Гизела уже не так уверенно, и это не укрылось от Миклоша.
— Вы колеблетесь?
— Я почти забыла… но… нет, нет, это… невозможно.
— Возможно, если речь идет о нас с вами, — сказал Миклош. — Скажите же мне скорее, о чем вы только что вспомнили!
— По дороге в театр отец сказал мне, что сегодня вечером он приглашен на ужин к Иоганну Штраусу. Он собирался отвезти меня в отель, а сам поехать…
Гизела знала, что Миклош улыбается, хотя и не смотрела в его сторону.
— Я думал, что ваш отец, как и многие другие, считает музыку Штрауса слишком легкомысленной и развращающей молодежь.
— Нет, нет, что вы! Как он может так думать, ведь музыка Штрауса так прекрасна!
— И романтична, особенно для нас с вами, — тихо сказал Миклош.
Гизела тихонько рассмеялась:
— Всегда находятся люди, которым не по душе все новое или модное. В Париже еще до войны танцевали вальсы Штрауса.
— Вы слишком молоды, чтобы танцевать в Париже.
— Да, конечно, но сейчас я уже достаточно взрослая, — задумчиво произнесла Гизела. — Мама часто рассказывала мне о балах. А когда папа давал концерты, она брала меня с собой в театр. Я даже видела императора и императрицу. Тогда они казались мне принцем и принцессой из сказки.
— Я рад, что вы были недостаточно взрослой, чтобы танцевать в Париже, — быстро заметил Миклош.
— Почему? — с невинным видом спросила Гизела.
— Потому что теперь вы достаточно взрослая, чтобы вальсировать со мной в Вене, — ответил он.
Она не сразу осознала смысл его слов, а когда осознала, ощутила необыкновенный восторг.
— Но… папа никогда не позволит… это невозможно, — с сожалением произнесла она.
— Мы обсудим это позже, — сказал Миклош. — Сегодня вечером я хотел бы побеседовать с вами в каком-нибудь тихом месте, где нас никто не увидит.
— Я не могу… так поступать…
— Прошу вас, — умоляюще сказал Миклош, — пожалуйста, вспомните, ведь я помог вам однажды. Быть может, я еще смогу оказать вам услугу. И я вернулся в Вену за сотню миль лишь затем, чтобы видеть вас.
— Я уверена, что у вас были другие причины, — обороняясь, сказала Гизела.
— Нет, только вы, — нежно ответил он. Гизела старалась убедить себя в том, что не имеет права поступить столь же опрометчиво, как тогда, в лесу, потому что это расстроит отца.
Но когда слова отказа уже были готовы сорваться с ее губ, она взглянула Миклошу в глаза и позабыла обо всем на свете. В это мгновение она была способна думать только о том, как ее тянет к этому человеку.
Он не был похож ни на одного знакомого ей мужчину.
Его темные волосы, гладко зачесанные назад, оставляли открытым высокий чистый лоб, а черты лица были четкими и очень строго очерченными. Темные глаза светились глубоким светом, взгляд их был властным и в то же время предельно открытым и честным.
Гизела не сомневалась, что испугалась бы подобного предложения, будь оно сделано кем-то другим, а не Миклошем Толди.
Она помнила, как доверчиво шла за ним по темному Венскому лесу, и чувствовала, что и сейчас может полностью ему доверять.
— Вы придете?
Гизела почти не слышала его. Ей казалось, что слова превращаются в волшебный поцелуй на ее губах.
— Вы были так добры… что очень трудно ответить «нет».
— Не надо искать оправданий, — сказал Миклош. — Истинная причина в том, что вы так же сильно, как и я, хотите увидеться со мной, Гизела.
С этими словами он взял ее руку, поднес к губам и поцеловал. Прикосновение его губ было уверенным и одновременно нежным.
Под заключительные аккорды скрипичной сонаты Шуберта Миклош быстро покинул ложу.
Возвращаясь в отель после репетиции, Гизела думала только о том, что ей предстоит вечером.
В отель «Захер» они переехали днем, в перерыве между репетициями. Пол Феррарис прилег отдохнуть и заснул, а Гизела прежде всего позаботилась о том, чтобы он поплотнее пообедал, перед тем как вернуться в театр. Она переговорила с метрдотелем, и тот уверил ее, что такого известного артиста, как Пол Феррарис, обслужат наилучшим образом.
Поднимаясь к себе в номер, Гизела думала, что этот отель все же чересчур фешенебельный. Сказать по правде, она была несколько шокирована, когда отец сообщил ей, что они остановятся именно здесь.
— Неужели это необходимо, папа?
— Из всех венских отелей я предпочитаю «Захер», — твердо ответил он.
Гизела не хотела портить ему настроение предложением остановиться в каком-нибудь недорогом пансионе.
Отель, который находился как раз напротив Дома оперы, произвел на Гизелу сильное впечатление своими objects d'arts: великолепными полотнами, скульптурами и барельефами. Он скорее напоминал частные апартаменты, нежели гостиницу.
Когда они приехали, их встретили с утонченной вежливостью, которая, как успела заметить Гизела, была неотъемлемой чертой всех жителей Вены.
Ни в одной стране Гизела не встречала такой изысканности в манерах не только у аристократов, но и у людей более низких сословий.
Портье, получив небольшие чаевые, благодарил ее: «Целую ваши ручки». Извозчик, который вез их с отцом в театр, сказал Гизеле: «Кланяюсь прелестной даме в ножки, которые столь грациозны».
Все это придавало Вене очарование, свойственное только ей. Гизела сгорала от нетерпения получше познакомиться с городом и увидеть как можно больше.
— Моя дорогая, — говорил ей отец, — как только кончатся репетиции и мне нужно будет ездить в театр только по вечерам, я покажу тебе свои любимые закоулки и открою подлинную романтику этого города.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37