Ей казалось, что сам Иоганн Штраус, чья музыка звучала тогда повсюду, пригласит его в свой оркестр.
Пока же, видя, что фрау Бубин не забыла его, Гизела решила, как только представится такая возможность, поговорить с ней с глазу на глаз.
— Дела у вас, я вижу, идут в гору, — говорил тем временем Феррарис. — Гостиница, по-моему, стала больше, чем раньше.
— Больше, mein Herr? Да она выросла вдвое! — воскликнула фрау Бубин. — Мы теперь в моде. Каждый рано или поздно приходит ко мне выпить моего вина и отведать моих шницелей.
— Если они так же великолепны, как те, что вы подавали сегодня вечером, это меня нисколечко не удивляет.
— А завтра я собираюсь испечь palatchinken. Феррарис улыбнулся:
— Лучше вас, meine Frau, никто не сможет его приготовить, а я всегда говорил моей дочери, что во всем мире нет блюда более изысканного.
Гизела уже знала, что palatchinken — это множество тончайших коржей, прослоенных медом, фруктами и другими ужасно вкусными штучками. За время путешествия отец не раз рассказывал ей о своих излюбленных блюдах, которые готовила фрау Бубин, и Гизела не могла не признать, что шницель не обманул ее ожиданий, не говоря уже о яблочном пироге. Она засмеялась:
— Я растолстею, если мы будем жить здесь!
— Ты хочешь сказать — станешь такой же толстухой, как я? — возмутилась фрау Бубин. — И не надейся! Твой отец ни чуточки не располнел, пока жил у меня, хотя я никогда в жизни не встречала студента с таким отменным аппетитом.
Гизела подумала, что ее отец до сих пор сохранил свою стройность и благодаря этому на сцене выглядит очень изысканно, особенно когда подносит к плечу скрипку работы знаменитого Страдивари. У нее всегда было подозрение, что дамы в зрительном зале очарованы внешностью отца не меньше, чем музыкой, которую он исполняет. Гизела часто ловила их взгляды, прикованные к его одухотворенному лицу, обрамленному длинными прядями слегка тронутых сединой волос, а ее мать однажды сказала мужу:
— Я ревную к этим ослепительным дамам, которые дарят тебя таким вниманием.
На что Пол ответил ей так:
— И совершенно напрасно, моя дорогая. Кроме тебя, в моей жизни нет ослепительных дам!
В отличие от многих артистов Пол Феррарис ценил счастье, которое дарит человеку дом и семейный круг. К. великому разочарованию поклонников и поклонниц, он крайне редко принимал участие в банкетах, устраиваемых после выступления, и торопился домой, чтобы поужинать вдвоем с супругой. Когда подросла Гизела, они стали проводить эти вечера втроем.
Смерть жены оказалась для Пола страшным ударом; он был сражен горем, и Гизела, которая очень любила отца, понимала, что должна помочь ему справиться с отчаянием. Но единственным средством была музыка, а после смерти жены Пол Феррарис перестал выступать.
Сейчас, глядя на отца, увлеченного беседой с фрау Бубин, Гизела думала о том, что здесь, в Вене, все должно измениться к лучшему. В то же время, видя круги у него под глазами, она понимала, что он очень устал.
Допив кофе с огромной шапкой взбитых сливок, Гизела сказала:
— Ложитесь спать, папенька. Завтра вам не нужно никуда спешить, и не будет этих ужасных поездов, на которые всегда боишься опоздать. Вы сможете спать, сколько захотите!
— Это очень благоразумно, — заметила фрау Бубин. — Да и вам тоже, Fraulein, следует хорошенько выспаться. Gute Nacht, и да хранит вас Господь!
С этими словами она вышла из комнаты, а Гизела, улыбнувшись отцу, воскликнула:
— Она замечательная! Теперь я понимаю, почему вы так хотели ее увидеть.
— Сейчас ей, должно быть, уже за шестьдесят, а она по-прежнему способна болтать с нами, словно юная девушка, и порхала вокруг, как пташка. — Оба засмеялись, а потом Феррарис добавил: — Завтра, когда мы с тобой как следует отдохнем, я покажу тебе Вену. Здесь я чувствую себя так, будто наконец-то вернулся домой.
Гизела подумала, что на самом деле так оно и есть, но вслух ничего не сказала, зная, как неприятно отцу любое напоминание о том, что он англичанин всего лишь наполовину.
Его отец, дед Гизелы, был ужасным педантом, и к тому же он был женат второй раз, а мачеха обращалась с пасынком очень жестоко.
Дедушка и бабушка Пола по материнской линии были австрийцами, и на каникулы он всегда уезжал к ним, а узнав, как тяжело живется мальчику с родителями, они вообще оставили внука у себя, и Пол стал жить в Вене.
Когда стало ясно, что он обладает блестящими музыкальными способностями, они отправили его в консерваторию и дали ему свою фамилию, которую он не менял.
— Нечего ждать, что тебя как музыканта воспримут всерьез, если ты носишь английскую фамилию, — с некоторым презрением заметила как-то бабушка. — Зато к человеку по фамилии Феррарис станут относиться по меньшей мере с уважением, а это — первый шаг на пути к известности.
Пол был разумным юношей и сразу понял, что ее слова не лишены здравого смысла, тем более что Англия была ему ненавистна и он не имел ни малейшего желания вспоминать об этой стране, где ему пришлось так много страдать после смерти его матери. Он всегда считал себя австрийцем, но Гизела частенько подмечала в нем типично английские черты характера, о существовании которых сам Пол Феррарис даже не подозревал.
Мать Гизелы настаивала, чтобы дочь практиковалась в английском, независимо от того, в какой стране они в то время жили.
— Ты на три четверти англичанка, моя дорогая, — говорила она ей. — Корни человека там, где он родился, и в один прекрасный день, вернувшись в Англию, ты поймешь, что эта страна влечет тебя гораздо сильнее, чем все остальные.
— Мне кажется, это маловероятно, мама, но если вы любите Англию, я тоже постараюсь ее полюбить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37