И еще Макс почувствовал: если водитель снимет очки, случится страшная вещь.
- Нет!!!
Водитель, казалось, даже не услышал крика. Он взялся за очки и потянул вверх.
Сидевший впереди Славик резко обернулся и качнул головой:
- Не бойся, мальчик. Все образумится… то есть, я хотел сказать, образуется.
С этими словами ребенок спрыгнул и зашагал по проходу. Только сейчас Макс увидел, что ноги у Славика - мохнатые. Да и сам он похож скорее на хоббита… но только похож.
На самом же деле существо было не хоббитом. О нет, не добрым мистером Бильбо, и не простодушным Сэмом, и уж тем более не отважным Фродо! Оно… оно…
- Ну-с, - растягивая слова, произнес водитель. - Ну-с, вот и конец. Круг замкнулся.
Автобус въехал в колею и вздрогнул, когда очки были сдернуты. Но этого Макс уже не увидел.
7
Первым пришедшей мыслью, как ни странно, было вопросительное удивление: «Почему стоим? Ведь мы же едем…» Потом Макс вспомнил, что /круг замкнулся/ он заснул и ему снился сон. Очень неприятный сон. Впрочем, действительность была не намного лучше.
Макса одновременно терзали холод и жар. Холод устроился на лице, а жар растекся по остальному телу. Он открыл глаза и на одно долгое, невыносимо затянувшееся мгновение мальчику показалось, что он утонул и лежит у поверхности покрытой льдом реки, подо льдом. Потом чья-то заботливая рука скользнула по лбу и смахнула холод, как смахивают прядь волос. Стало теплее.
- Палехчало? - спросил женский голос, делая ударение на «е» и твердо выговаривая «ч».
Макс попробывал кивнуть:
- Немножко. А где дядя?
- Здесь я, козаче. Похоже, ты перегрелся на солнце или… уж не знаю, какое еще может быть «или». Я бы списал все на мороженое, но сколько ж надо съесть мороженого, чтобы вырубиться прямо в автобусе? Ну как самочувствие, плохо или очень плохо?
«Ох, - отстраненно подумал Макс, - как же мы любим повторять одну и ту же, „коронную“ шутку миллионы тысяч раз. И искренне считаем, что от этого она не становится хуже».
- А мы уже приехали? - уточнил мальчик.
- Почти, - сказал Юрий Николаевич. - Почти.
(Потом Макс узнает, что они сделали остановку специально, когда выяснилось, что он потерял сознание. Пассажиры - в основном пассажирки - настояли, а водитель не особенно упирался. Теперь же, когда выяснилось, что все в порядке, мотор снова заурчал и машина двинулась дальше).
- Тебя не укачивает? - тревожно спросил дядя. Он винил себя за то, что позволил племяннику съесть так много мороженого, и теперь не знал, как быть. У Юрия Николаевича никогда не было детей, и с одной стороны это, а с другой - понимание того, что они находятся очень далеко от больших больниц и современных лекарств, - заставляло его относиться к сложившейся ситуации крайне серьезно.
- Вы же помните, нет, - слабо улыбнулся Макс. - Вообще-то, не знаю, что на меня такое нашло… ну, я никогда раньше не падал в обморок. Наверное, перенервничал… и вообще.
- Есть хочешь?
- Не-а, не сейчас, - мальчик провел рукой по лицу - оно было мокрым.
- Я плакал во сне?
Юрий Николаевич непонимающе сдвинул брови, потом качнул головой:
- Нет, просто когда… когда оказалось, что ты без сознания, смочили водой…
- А-а. Ясно, - Макс вытер остатки влаги и внимательно посмотрел на дядю: - Далеко еще ехать?
- Примерно час.
Мальчик тихонько вздохнул. Ему было очень жарко, а альпинисты, похоже, растянулись цепью по всему горлу. Им, наверное, важнее был сам процесс восхождения, а не результат.
Ладно, думать об этом не стоит. Все равно еще час трястись в автобусе, так что лучше отвлечься.
Макс выглянул в окно.
Автобус ехал по полю.
8
Но это было другое поле, не то, из его сна; к тому же, теперь они мчались по асфальтовой дороге, и колоски не подступали к бокам машины вплотную. Почему-то именно эта деталь показалась мальчику самой успокаивающей.
Он посмотрел на небо, проследил взглядом за черной летящей точкой («Наверное, аист. А может - коршун») и вдруг понял, что скоро стемнеет.
Пожалуй, даже скорее, чем хотелось бы.
Макс, разумеется, не боялся темноты. Взрослые молодые люди возрастом в тринадцать лет не могут бояться темноты, это абсурдно. Темнота, как таковая, содержит в себе ничуть не меньше привлекательности, чем яркий солнечный день. По правде сказать, Макс даже любил ночь, любил ночной воздух, ведь он чище и душистее, как будто наполнен ароматами сказочных стран; любил звезды (в них, если отвыкнуть, можно обнаружить тоже своеобразное волшебство; это ведь чудо - звезды); любил ночную тишину и дворовых сверчков, которые непонятно как выжили в городе и даже оказались в состоянии петь.
Макс не боялся темноты, нет. Он боялся того, что может скрываться в темноте.
День и ночь в его представлении делились (пускай и не совсем четко, немного алогично) на время обычных людей и время людей необычных. Днем властвуют первые, ночью - вторые. Но и среди обычных, и среди необычных людей есть добрые и злые. Представляете: «необычные злые люди»? То-то!..
Точка на небе приблизилась к одному из телеграфных столбов, взмахнула крыльями и опустилась на верхние перекладины. Теперь Макс видел, что это белый аист.
«А в гнезде, кажется, уже есть малыши».
Ему стало интересно, как они чувствуют себя там, высоко над землей, когда ждут родителя с ужином и следят за машинами, что проезжают мимо.
В салоне автобуса стемнело. Столб с аистами пронесся и исчез вдали; там, похоже, уже приступили к еде.
Дядя Юра словно уловил его мысли.
- Проголодался?
- Не-а, спасибо. Приедем - тогда.
Сейчас одна только мысль о еде вызывала приступ кашля. И одновременно - бурчание в животе.
Чтобы не мучиться, мальчик откинулся на сидении и постарался заснуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71