- Господь, помнится,
завещал прародителям рода человеческого плодиться и размножаться. И
много детей у твоего духовника? Ни одного? Значит, хреново служит.
- Трое у него детей. Мальчик и две девочки.
Это был нокаут. Выросший в двадцатом веке Андрей совсем забыл, что
православные священники, в отличие от схизматиков, имеют право
жениться и детей в большинстве своем имеют. Так что похоть Полинин
священник себе все же дозволял. Но потом, конечно же, старательно
замаливал. Небось власяницу весь день носил, вериги. А вечером - к
попадье под одеяло, под теплый бочок…
- Ох, прости Господи, что за мысли идиотские мне спьяну в башку
лезут?! - теперь искренне перекрестился Андрей. - Прости, Полина, это
зеленый змий, а не я дурные речи ведет. Когда там князь пир собирается
затеять?
- Да уж на стол накрывают.
- Тогда вот что, милая моя. Пришли мне Пахома и крынку сыта
холодного. Баню, я надеюсь, нам еще не топили?
- Не слыхала о том…
- Это хорошо. Тогда я еще и ополоснусь…
Баня для Андрея была важна еще и тем, что топили ее у князя,
разумеется, не чем попало, а дровами легкими, березовыми. И в печи не
могли не остаться хотя бы мелкие угольки.
Рецепты старого волхва Лютобора были далеко не всегда приятны, но
почти неизменно эффективны. Оставшись с Пахомом в бане, Зверев сожрал
полгорсти растертого угля, запив его чуть сладковатым сытом, облился
для бодрости двумя шайками холодной, воды, растерся щелоком, снова
окатился - на этот раз для чистоты, - еще раз пожевал угля и,
одеваясь, чувствовал себя уже вполне вменяемым человеком.
- Куда идти, знаешь? - поинтересовался у дядьки Андрей, застегивая
крючки ферязи.
- А то, княже. Здравицы уж не раз кричали, на весь двор слышно.
- Отлично, - пригладил Зверев мокрую голову, уже поросшую коротким
ежиком. - Бриться пора, я и забыл. Прямо отрок малой, а не боярин.
- Ничего, княже, под тафьей не видно, - протянул ему бархатную
тюбетейку холоп. - Да и гости давно хмельные, не заметит никто.
Пойдем.
Трапезная в усадьбе Друцких была вдвое больше, нежели у бояр
Лисьиных, примерно с половину баскетбольной площадки. Посередине крышу
поддерживал могучий столб, оштукатуренный и расписанный понизу
зайцами, а поверху - раскинувшими крылья соколами. Стены же оставались
бревенчатые. Слюдяные окна от духоты распахнули настежь: за столом,
составленным в виде перевернутой буквы «Ш», собралось человек
пятьдесят, не меньше. Правда, на той стороне, что напротив входа,
спиной к окнам сидели всего восемь: Василий Ярославович, сам князь,
его сын, а также четыре женщины: похожая на одетого в сарафан хомячка
Полина, Анастасия - жена князя Юрия Друцкого, Прасковья - супруга
Федора Юрьевича, и Елена - дочь князя. Их всех Андрей видел на
соколиной охоте. А вот с сорокалетним на вид, с длинными, с проседью,
волосами боярином он знаком не был. Глаза незнакомца были
пронзительно-черные, нос острый и чуть загнутый, похожий на клюв
коршуна, щеки впалые, на подбородке торчала короткая козлиная бородка.
Скорее всего, чужестранец откуда-то из немецких земель. На Руси бояре
волосы отпускали только в знак траура, да и бороды предпочитали не
уродовать.
- Это он! - Увидев в дверях Зверева, князь Юрий хлопнул ладонями
по столу, встал: - Вот он, муж племянницы моей, Полинушки, князь
Сакульский! О прошлой весне под Островом един тысячу ляхов одолел!
- Ну, не тысячу, всего несколько сотен их было, - смутился от
такого напора Андрей. - Да и не один я был. Федор Юрьевич, вот, тоже
рядом бился.
- Было дело, - признал княжич. - Однако же вместе мы всего пару
часов выстояли. Опосля я ушел рать для атаки собирать.
Все же было видно, что ему приятно: ратный товарищ друга не забыл,
себе всю славу присвоить не пытается.
- Вы гляньте на него, - продолжил похвальбу хозяин дома. - Всего
пару часов назад един четверть вина хлебного выпил, а ныне уже стоит,
бодр и строен, ровно скакун туркестанский!
Насчет четверти князь, разумеется, загнул - трех литров Зверев
никак не принял. Однако хвалить так хвалить - отчего и не приврать
раза в три-четыре? Непонятно только, ради кого вельможный князь
старается. Не для детей же боярских?
Андрей уже неплохо разбирался в нравах этого мира, чтобы понять,
кто есть кто. Внизу стола обычно сидели люди самого низкого положения.
Иногда туда даже нищенок и бродяг пускали, коли место и угощение на
пиру оставалось. Сейчас здесь сидели крепкие мужики в атласных и
шелковых рубахах, некоторые - в шитых катурлином душегрейках и
поддоспешниках. Это, понятно, были холопы. Ближе к хозяину
разместились гости с бритыми головами в тафьях, украшенных серебряным
и золотым шитьем, парчой и шелком, в ферязях с самоцветами и дорогими
вошвами, - ясно, дети боярские. Те, кто живет на землях князя, ходит
под его рукой, выступает в походы и на смотры по его приказу. В дети
боярские попадали те бояре, кто разорился, кто обеднел, кто оказался
при дележе наследства с пустыми руками. Они могли происходить из самых
знатных родов, но по сути - все равно являлись княжеской дворней. Во
главе же стола место нашлось только для бояр вольных, для тех, кто
отчет лишь пред Богом и государем держит. Перед дворней Друцкий
распинаться не станет, да она и сама наверняка с ним в поход ходила,
ей по чину положено. Перед Василием Ярославовичем сына нахваливать
тоже глупо, он и так наследника любит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16