За хранение этого контролируемого наркотика вы обязаны заплатить штраф в размере ста фунтов стерлингов. Советую вам впредь отыскать другие способы борьбы с депрессией. В случае же, если вы, подобно вашему другу Дэниелу Мёрфи, не воспользуетесь предоставленной вам возможностью и снова предстанете перед этим судом, то я не колеблясь приговорю вас к тюремному заключению. Надеюсь, я ясно выражаюсь?
Куда уж яснее, ёбаный ты грамотей. Как же я тебя люблю, мозгоёб чёртов!
- Благодарю вас, ваша честь. Я слишком хорошо понимаю, сколько неприятностей я причинил своим родным и близким и что теперь отнимаю у суда драгоценное время. Однако одним из ключевых моментов реабилитации является способность признать, что проблема существует. Я регулярно посещаю клинику и в настоящий момент прохожу профилактическое лечение на основе метадона и темазепана. Я больше не обманываю самого себя. Надеюсь, что с божьей помощью я справлюсь с этой болезнью. Ещё раз благодарю вас.
Судья пристально смотрит на меня, чтобы уловить малейшие признаки насмешки у меня на лице. Но оно непроницаемо. Я научился этому «каменному» выражению, когда выводил из себя Бегби. «Каменное» лицо - это лучше, чем мёртвая маска. Я убёжден, что так оно и есть: мудак закрывает заседание. Я выхожу на свободу, а беднягу Картошку сажают.
Полицейский показывает ему: «Двигайся!».
- Прости, чувак, - говорю я, а на душе кошки скребут.
- Ничё… Я спрыгну с иглы, а в Сафтоне классная травка. Перебьюсь как-нибудь, это самое… - отвечает он, пока его конвоирует легавый с широким рылом.
В холле за залом суда ко мне подбегает матушка и обнимает меня. У неё измученный вид, под глазами чёрные круги.
- Сыночек ты мой, что мне с тобой делать? - причитает она.
- Придурок. Это дерьмо тебя доконает, - качает головой мой брат Билли.
Я хочу что-то ответить этому мудаку. Никто его сюда, на фиг, не звал, и его тупые замечания здесь тоже неуместны. Но не успеваю я открыть рот, как подходит Фрэнк Бегби.
- Рентс! Всё клёво! Классно выкрутился, бля. А Картошке позор, но всё равно лучше, чем мы ожидали. Десяти месяцев он не просидит, блядь. При хорошем поведении выпустят, на хер, через шесть. Даже раньше.
Дохлый, похожий на рекламного агента, обнимает мою матушку и подхалимски улыбается мне.
- Это надо отметить, сукин ты сын. В «Диконс»? - предлагает Франко. Мы, как настоящие торчки, выходим гуськом вслед за ним. Ни у кого нет желания заниматься чем-то другим, и, за неимением лучшего, нам остаётся только нажраться.
- Если б ты только знал, что мы с отцом пережили… - матушка смотрит на меня с убийственно серьёзным видом.
- Идиот ёбаный, - ухмыляется Билли, - тырить книжки из магазинов, - этот мудак начинает меня доставать, бля.
- Я тырю книжки из ёбаных магазинов последние шесть лет. У меня в комнате книжек на четыре тонны. Ты думаешь, я все их купил? Эти четыре тонны - мой навар, дебил.
- Ой, Марк, неужели все эти книги… - у матушки сердце упало.
- Но теперь с этим покончено, ма. Я всегда говорил себе, что, как только я попадусь, я с этим завяжу. Я облажался. Пора сушить сухари. Финито. Всё кончено, - я говорил всерьёз. Наверно, матушка мне поверила, потому что сразу сменила тему.
- Не распускай язык. И ты тоже, - она повернулась к Билли. - Не знаю, где вы всего этого нахватались, но у нас дома вы никогда ничего подобного не слышали.
Билли недоверчиво посмотрел на меня, и я ответил ему таким же взглядом - редкий случай проявления братских чувств между нами.
Все быстро напились. Матушка ошарашила меня с Билли тем, что начала рассказывать про свои месячные. Поскольку ей уже исполнилось сорок семь, а у неё до сих пор были месячные, она считала, что все должны об этом знать.
- Из меня как хлынет! Даже тампоны не помогают. Это всё равно, что пытаться заткнуть прорвавшую трубу номером «Ивнинг Ньюс», - она громко расхохоталась, откинув голову назад с тем тошнотворным, непристойным видом «слишком-много-«карлсберг-спешл»-в-Лейтском-клубе-докеров», который я так хорошо знал. Я понял, что матушка пила с утра. И наверно, мешала с валиумом.
- Тише, ма, - сказал я.
- Только не говори, что ты стесняешься своей мамулечки, - она ущипнула меня за щёку большим и указательным пальцами. - Просто я радуюсь, что у меня не забрали мою деточку. Он терпеть не может, когда я его так называю. Но вы оба навсегда останетесь для меня моими деточками. Помните, как я пела вам вашу любимую песенку, когда вы ещё лежали в колясочке?
Я изо всей силы сжал зубы, чувствуя, что у меня пересохло в горле, а от лица отлила кровь. Конечно, не помню, блядь.
- Ма-аменькин сыночек любит печь, любит печь, ма-аменькин сыночек любит печь хлеб… - запела она не в лад. Дохлый весело подхватил. Лучше б меня посадили вместо этого счастливчика Картошки.
- Маменькин сыночек хочет ещё пивка? - спросил Бегби.
- И они ещё поют! Они ещё поют, ублюдки проклятые! - в бар вошла Картошкина мама.
- Мне очень жаль Денни, миссис Мёрфи… - начал я.
- Ему жаль! Я покажу тебе «жаль»! Из-за тебя и этого чёртова кодла мой Денни теперь сидит в тюрьме!
- Ну, ну, Коллин, голубушка. Я знаю, что вы расстроены, но так нечестно, - вмешалась матушка.
- Я покажу тебе «нечестно», блядь! Это он! - она злобно показала на меня. - Это он подговорил моего Денни. Стоял себе там и паясничал в суде. Он и вон та чёртова парочка, - к моему счастью, её гнев распространился на Дохлого и Попрошайку.
Дохлый ничего не сказал, а только медленно выпрямился на стуле с выражением лица «меня-ещё-никогда-в-жизни-так-не-оскорбляли» и печально, снисходительно покачал головой.
- Да ты охуела! - свирепо рявкнул Бегби. Для этого чувака не существовало «священных коров», даже если это была старушка из Лейта, сына которой только что посадили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101