ПИСЬМО ИЗ СОЛИГАЛИЧА В ОКСФОРД
Роман

Между бумагами вашими находится рекомендательное письмо
англичанина Коока к приятелю своему Марриоту, в Лондон, в коем он пишет,
что вы едете в Англию для исследования нравственных причин благоденствия того
края, дабы ввести оные, буде возможно, в России. Кто таков англичанин Коок
и какие именно причины нравственного благоденствия предполагали вы исследовать в
Англии?
Из допроса П. Я. Чаадаева по
возвращении
его из-за границы
в 1826 году.

Истинно также
говорю вам, что если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то,
чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного.

Евангелие от Матфея.


Из своей комнаты в колледже я вышел утром в
половине пятого, нагруженный чемоданом, большой наплечной сумкой, тяжелой связкой
книг и рукописей, пакетом с чаем, пакетом с фруктами и сладостями и множеством свернутых в
трубку толстых газет. Как поднял все это - не знаю. Если бы порвалась ручка
наплечной сумки, за которую я особенно боялся, если бы лопнул один из перегруженных полиэтиленовых пакетов,
я оказался бы в безвыходном положении. Времени до вылета оставалось в обрез.
К счастью, ваши чайник, плитку и кастрюлю я успел упаковать накануне поздно
вечером, пока ждал Алису с письмами, и, чтобы не тревожить вас, отнес все
это вместе с прощальной запиской в привратницкую, написав на пакете: Dr.
B. H., то есть вам. Там же (было уже за полночь) справился у
дежурного привратника, как мне рано утром, когда все будут спать, распорядиться своими
ключами. И действовал теперь в полном соответствии с указаниями этого пожилого краснощекого джентльмена: отпер
изнутри тяжелую дубовую калитку, поставил свой чемодан так, чтоб она не
захлопнулась, взбежал по каменным ступеням в дежурное помещение под большой башней
и опустил ключи в ящик с прорезью. А затем вернулся к своим вещам, оглядел
в последний раз темный двор колледжа, попрощался с одинокой утренней звездой над
шпилем часовни и с тяжелым сердцем защелкнул за собой замок. Все. Russian
professor, как звали меня в эти два месяца в колледже, покинул гостеприимный кров.

Вам приходилось лежать в больнице? Маешьс
от безделья, скучаешь от бедной больничной пищи, тревожишься о близких, с
нетерпением считаешь дни до выписки. И вот наконец прощаешься с соседями по
палате, лихорадочно одеваешься в цивильный костюм, выходишь на свежий воздух,
на улицу, дух захватывает от множества впечатлений... и тут же пронзает мысль,
что этой обыкновенной жизни тебе теперь просто не вынести. Там, в тесной палате,
рядом с кряхтящими и стонущими бедолагами, ты был огражден и защищен от
всех напастей. Там, расслабляясь с утра до вечера и с вечера до утра в
теплой постели, ты позволял себе роскошь прислушиваться к любым своим недомоганиям и
предполагать болезни даже там, где их у тебя не бывало. Здесь, в торопливом уличном
потоке, в транспортной давке, ты вновь - как один напряженный комок нервов, и
уже не уловить, какие смертные процессы идут сейчас в твоем организме, не
до того...
Влажная каменна
мостовая отсвечивала под редкими фонарями. Я был еще в Англии - и как бы
уже не был. На полутемной посадочной платформе стояла по-русски длинна
очередь, но спокойствие и неспешность ее были английскими. Автобус был тоже
английским: руль справа, входная дверь слева, - но водитель чисто по-русски не
желал отвечать на вопросы. Никто в очереди толком не знал, куда и когда он
отправляется. Несмотря на это люди отдавали водителю свои чемоданы, и он
забрасывал их в багажник. Меня одолевали свои проблемы: я думал, что из
вещей отдать в багаж, что взять с собой в салон, - и не заметил, что водитель
успел разобраться с теми, кто стоял впереди, и перешел к тем, кто сзади.

- Возьмите это! - напомнил я ему про свой чемодан.

Он не обратил на меня ни малейшего внимания. Мне
стало страшно. Этот человек не понимал моего английского! До сих пор, все два
месяца, меня здесь понимали и только интересовались иногда: where do you
phone from? (так сказать, откуда вы фоните?). И вот теперь, когда я собрался возвращаться в
ту страну, откуда я фонил, меня перестали слышать! Хмурые невыспавшиеся люди
из очереди тоже, по-видимому, не понимали моего английского. Сейчас автобус уйдет,
и я останусь на улице в чужой стране.
-
Почему вы не берете мой чемодан? - закричал я водителю, рябому парню с
короткой спортивной стрижкой. - Почему не отвечаете на вопросы? Я опаздываю на
самолет!
Шофер удостоил
меня короткого взгляда и вдруг отбросил ногой усердно пододвигаемый к нему
чемодан. Я почувствовал себя совсем как в России и сжал кулаки.

- Подождите, - спокойно сказала женщина позади меня.
- Он вначале берет багаж у тех, кто едет дальше вас.

Ах, какое доброе было у нее лицо!

Мой английский еще понимали.


В чемодане лежали одежда, запасная обувь, белье,
кое-какие личные предметы, бумаги - все то, что я брал с собой в двухмесячную поездку
из Москвы. Было межсезонье, я не знал, какая погода стоит в Англии от октябр
до Рождества, но лишнего с собой, кажется, ничего не взял. В наплечную сумку
вошло два шотландских свитера, красивый клетчатый шерстяной плед, брюки и
джинсы, две пары обуви, майки, носки, сувениры - все новое, купленное в
Англии. Там же был ваш замечательный подарок моей жене.

Кстати, перед самым отъездом я зашел в Marks
& Spenser (название, заслужившее множество изощренных шуток русских школяров
в Оксфорде) - довольно дорогой универмаг, в который я по этой причине старалс
не заглядывать, - нечаянно увидел на витрине этот самый предмет и пришел в
замешательство от его цены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62