Подобного рода анализ, будь он развернут, мог бы, пожалуй,
стать введением к некоторой типологии дискурсов. Мне и в самом
деле кажется, по крайней мере при первом подходе, что подобная
типология не могла бы быть создана исходя лишь из
грамматических характеристик дискурсов, их формальных структур
или даже их объектов; существуют, несомненно, собственно
дискурсивные свойства или отношения (не сводимые к правилам
грамматики и логики, равно как и к законам объекта) и именно к
ним нужно обращаться, чтобы различать основные категории
дискурсов. Отношение к автору (или отсутствие такого
отношения), равно как и различные формы этого отношения, и
конституируют, причем вполне очевидным образом, одно из этих
свойств дискурса.
С другой стороны, я считаю, что в этом можно было бы
усмотреть также и введение в исторический анализ дискурсов.
Возможно, настало время изучать дискурсы уже не только в том,
что касается их экспрессивной ценности или их формальных
трансформаций, но и с точки зрения модальностей их
существования: способы обращения дискурсов или придания им
ценности, способы их атрибуции и их присвоения - варьируют от
культуры к культуре и видоизменяются внутри каждой; способ,
которым они сочленяются с социальными отношениями, более
прямым, как мне кажется, образом расшифровывается в действии
функции-автор и в ее модификациях, нежели в темах или понятиях,
которые они пускают в ход.
Точно так же, разве нельзя было бы, исходя из такого рода
анализов, пересмотреть привилегии субьекта? Я хорошо знаю, что,
предпринимая внутренний и архитектонический анализ произведения
безразлично, идет ли речь о литературном тексте, о философской
системе или о научном труде), вынося за скобки биографические
или психологические отнесения, уже поставили под вопрос
абсолютный характер и основополагающую роль субъекта. Но, быть
может, следовало бы вернуться к этому подвешиванию,- вовсе не
для того, чтобы восстановить тему изначального субъекта, но для
того, чтобы ухватить точки прикрепления, способы
функционирования и всевозможные зависимости субъекта. Речь
идет о том, чтобы обернуть традиционную проблему. Не задавать
больше вопроса о том, как свобода субъекта может внедряться в
толщу вещей и придавать ей смысл, как она, эта свобода, может
одушевлять изнутри правила языка и проявлять, таким образом, те
намерения, которые ей присущи. Но, скорее, спрашивать: как, в
соответствии с какими условиями и в каких формах нечто такое,
как субъект, может появляться в порядке дискурсов? Какое место
он, этот субъект, может занимать в каждом типе дискурса, какие
функции, и подчиняясь каким правилам, может он отправлять?
Короче говоря, речь идет о том, чтобы отнять у субъекта (или у
его заместителя) роль некоего изначального основания и
проанализировать его как переменную и сложную функцию дискурса.
Автор, или то, что я попытался описать как функцию-автор,
является, конечно, только одной из возможных спецификаций
функции-субъект. Спецификацией - возможной или необходимой?
Если взглянуть на модификации, имевшие место в истории, то не
кажется необходимым,- вовсе нет, - чтобы функцияавтор
оставалась постоянной как по своей форме, сложности, так и даже
- в самом своем существовании. Можно вообразить ткую культуру,
где дискурсы и обращались и принимались бы без того, чтобы
когда-либо вообще появилась функция-автор. Все дискурсы, каков
бы ни был их статус, их форма, их ценность, и как бы с ними ни
имели дело, развертывались бы там в анонимносги шепота. Более
не слышны уже были бы вопросы, пережевывавшиеся в течение столь
долгого времени: кто говорил на самом деле? действительно ли -
он и никто другой? с какой мерой аутентичности или
самобытности? и что он выразил - от себя самого наиболее
глубокого - в своем дискурсе? Но слышны были бы другие:
каковы способы существования этого дискурса? откуда он был
произнесен? каким образом он может обращаться? кто может его
себе присваивать? каковы места, которые там подготовлены для
возможных субъектов? кто может выполнить эти различные функции
субъекта? И за всеми этими вопросами был бы слышен лишь шум
безразличия: "какая разница - кто говорит"*.
Жан Валь. Я благодарю Мишеля Фуко за все, что он нам
сказал и что побуждает к дискуссии. Я позволю себе теперь
спросить: кто хочет взять слово?
x x x
Люсьен Гольдманн. Среди выдающихся теоретиков школы,
которая занимает важное место в современной мысли и
характеризуется отрицанием человека вообще, а исходя из этого
- субъекта во всех его аспектах, точно так же, как и автора,
Мишель Фуко, который хотя и не сформулировал в явном виде
последнее отрицание, но внушал его всем ходом своего доклада,
закончив его перспективой упразднения автора, является,
несомненно, одной из наиболее интересных и наименее уязвимых
для спора и критики фигур. Поскольку Мишель Фуко сочетает с
философской позицией, фундаментальным образом анти-научной,
замечательную работу историка.[...] Мишель Фуко не является
автором и, уж конечно, установителем всего того, что он нам
только что сказал. Поскольку отрицание субъекта является
сегодня центральной идеей целой группы мыслителей, или,
точнее,- целого философского течения. И даже если внутри
этого философского течения Фуко и занимает особенно
оригинальное и яркое место, его, тем не менее, следует
интегрировать в то, что можно было бы назвать французской
школой негенетического структурализма, включающего, в
частности, имена Леви-Стросса, Ролана Барта, Альтюссера,
Деррида.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13