Поэтому жена Джона перешила карман под левую пройму куртки с изнанки, где он оставался невидимым (во всяком случае не бросался в глаза), когда Джон надевал куртку или когда в теплую погоду (как сейчас) она висела на личном гвозде Джона в кладовой, где хранилась сбруя. Так обстояло дело с револьвером, когда Бун, которому платили за то, что он, можно сказать, дал обязательство спать в этот час дома, в постели, и не слоняться по площади, где его подстерегало то, что минуту назад заставило примчаться в конюшню, скачком впрыгнуть в контору и превратить их обоих – и отца и Джона Пауэлла – в лжецов.
Но отец и тут опоздал. Бун провел его, нас всех. Бун тоже знал про гвоздь в кладовой. И оказался догадлив, так догадлив, что не стал возвращаться коридором мимо конторы; когда мы выбежали во двор, Джон, Ластер и Гейб (и три мула и лошадь в придачу) еще стояли и глядели, как раскачивается калитка, через которую только что проскочил Бун с револьвером в руке. Джон и отец смотрели друг на друга секунд десять, и за эти десять секунд рассыпалось в прах все здание entendre-de-noblesse Благородное взаимопонимание (искаж. фр.).

, хотя noblesse и oblige Noblesse oblige – благородство обязывает (фр. поговорка).

пока еще остались.
– Это мой, – сказал Джон.
– Да, – сказал отец. – Он увидел Лудаса на площади.
– Я его поймаю, – сказал Джон. – И отберу револьвер. Только слово скажите.
– Пусть кто-нибудь перехватит Лудаса, – сказал Гейб. Он был низкорослый, но невероятно сильный, сильнее Буна, одна нога у него была чудовищно скрючена – следствие давнишнего несчастного случая в кузне, и он мог схватить лошадь или мула за заднюю ногу и подвернуть ее, зажать под свое кривое колено, и если ему было за что держаться – столб, что попало, – как бы лошадь или мул ни вырывались, они все равно не могли ни освободить зажатую ногу, ни найти такой точки опоры, чтобы лягнуть другой ногой. – Эй, Ластер, беги, перехвати…
– О Лудасе заботиться нечего, – сказал Джон. – Уж кто-кто, а Лудас сейчас в полной безопасности. Как Бун Хогганбек стреляет (он не сказал «мистер Бун» и знал, что отец обратит на это внимание: до сих пор Джон ни разу не опускал «мистера» в присутствии белого, которого считал себе равным, ибо Джон был джентльмен. Но отец тоже понимал толк в noblesse: ведь самым-то непростительным здесь был револьвер, отец это знал), я видел не раз. Только слово скажите, мистер Мори.
– Нет, – сказал отец. – Беги в контору, позвони мистеру Хэмптону. (Да, да – шерифом тогда тоже был один из Хэмптонов). Скажи ему, я просил как можно быстрее схватить мистера Буна.
Отец направился к калитке.
– Ступай с ним, – сказал Гейб Ластеру. – Может, понадобится куда сбегать. И калитку запри.
И вот мы трое устремились по переулку к площади, я – рысцой, чтобы не отстать от них, надеясь не столько нагнать Буна, сколько встрять между Буком, револьвером и Джоном Пауэллом. Потому что, как сказал сам Джон, о Лудасе заботиться было нечего. Мы все знали Бунову меткость и знали, что если Бун целит в Лудаса, значит, Лудас в безопасности. Он (Лудас) тоже был одним из наших кучеров до утра прошлого вторника. Вот что случилось накануне вторника, насколько удалось выяснить из слов Буна, и мистера Бэллота, и Джона Пауэлла, и – меньше всего – самого Лудаса. За неделю или две до того Лудас завел себе новую подружку, дочку (или жену, точно не установлено) арендатора, жившего в шести милях от города. В понедельник вечером, когда Бун явился на ночное дежурство и сменил мистера Бэллота, все упряжки с экипажами и фургонами и все кучера уже вернулись, кроме Лудаса. Мистер Бэллот велел Буну позвонить ему домой, когда Лудас объявится, и ушел. Таковы показания мистера Бэллота. А вот показания Буна, частично подтвержденные Джоном Пауэллом (отец ушел домой еще до этого): едва мистер Бэллот вышел через передние ворота, как Лудас пешком пожаловал через задние. Он сказал Буну, что шина на одном колесе ослабла и пришлось остановиться возле нашего дома и вызвать отца, и тот велел ему завезти фургон в пруд, что на пастбище, чтобы шина снова крепко обхватала разбухший деревянный обод, а мулов покормить на нашей усадьбе и утром прийти за ними. И конечно, Бун поверил ему, а Джон Пауэлд, конечно, нет, так как всякий, кто знаком с нашими порядками, сразу смекнул бы, что фургон фургоном, а мулов отец велел бы отвести на каретный двор и поставить в стойло, где бы их как следует почистили и задали корм. Но Бун сказал, что так ему объяснил Лудас, потому-то он и не стал отрывать мистера Бэдлота от вечерней трапезы ради того, чтобы сообщать ему это, раз отец сам зная, где мулы и фургон, а ведь они его собственность, а не мистера Бэлдота.
А вот как рассказывал это Джон Пауэлл, правда неохотно, он, наверно, и вовсе не стал бы ничего рассказывать, не преврати Бун его (Джона) умолчание об истине в еще более важную этическую проблему, чем даже его (Джона) лояльность по отношению к людям своей расы. Завидев Лудаоа, входящего без мулов в задние ворота конюшни – по удивительному совпадению мистер Бэллот минуту назад вышел через передние ворота, оставив за старшего все того же Буна, – Джон не стал даже задерживаться и слушать, что наплетет Лудас. Он тут же вернулся, прошел по коридору во двор, потом по всему проулку и уже стоял возле фургона, когда снова появился Лудас. В фургоне Джон обнаружил мешок муки, галло-новый бидон с керосином и (по словам Джона) пятицентовый кулек с мятными леденцами. Вот приблизительно как обстояло дело, – приблизительно потому, что если речь шла о лошади или муле в пределах конюшни, слово Джона было законом, было нерушимо и свято, и не только для Буна, но и для мистера Бэллота, и для самого отца, но вне конюшни, на ничейной земле, Джон становился всего-навсего одним из наемных работников на каретном дворе Мори Приста, и оба они с Лудасом это знали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98