Потому-то Недов мул и был уникумом, неповторимым феноменом. Поставь десяток мулов на дорожку и крикни: «Пошел!» – и они разбегутся в десяти направлениях, как водяные жучки на поверхности пруда; тот из десятка, который случайно побежит по дорожке, неизбежно окажется победителем.
Но Недов мул был не такой. Отец рассказывал, что он бежал как конь, только без конского безумного азарта, без набирания скорости, заминок, испуганных, смертоубийственных бросков. Он бежал по-деловому, с места брал скорость, которую, по его расчетам, следовало взять в ответ на Недов хлыст (или окрик, или еще какой-нибудь знак), и уже не менял ее, пока не приходил к финишу и Нед не останавливал его. И никто, даже отец – а он был у Неда если и не грумом, то во всяком случае подручным и агентом, – не понимал, как Нед этого добивается. Разумеется, сразу стали создаваться и множиться легенды (что, кстати, была вполне на руку владельцам каретного двора). Я имею в виду – какое заговорное слово Нед узнал или придумал, чтобы заставить мула бежать, как до него не бежал не один мул. Но этого они – то есть мы – так и не узнали, только Нед и был его жокеем, даже когда вошел в возраст и отяжелел, пока мул не издох, ни разу за двадцать два года не потерпев поражения; его могила (все Эдмондсы по очереди наверняка показывали ее тебе) до сих пор существует в усадьбе Маккаслинов.
Вот это я имел в виду Нед, и Бун знал, что он имеет в виду, и Нед знал, что Бун знает. Они глядели друг на друга.
– Та«это же не мул, – сказал Бун. – Это конь.
– У этого коня голова варит в ту же сторону, что у того мула, – сказал Нед. – Не так хорошо варит, но в ту же сторону.
Они продолжали смотреть друг на друга. Потом Бун сказал:
– А ну пошли, поглядим на него. – Минни зажгла лампу и передала ее Буну, и мы все вышли на заднее крыльцо и во двор, мы трое, и Минни, и мисс Реба, и мисс Kopp«. Луна теперь стояла повыше, и мы уже могли что-то разглядеть. В углу двора росла белая акация, к ней и был привязав конь. Он сверкнул на нас глазами, потом отвел их в сторону, раздалось фырканье и нервное постукивание копыта о землю.
– Пусть лучше леди минутку постоят здесь, – сказал Нед. – Он еще не привык к такой большой компании. – Мы остановились; Бун высоко поднял лампу, снова холодно и пугливо сверкнули глаза, а Нед тем временем подошел к коню, что-то приговаривая, потом потрепал по холке, не переставая приговаривать, потом взял под уздцы. – Не слепи его лампой, – сказал Нед Буну. – Подойди поближе и держи лампу так, чтобы леди, ежели есть у них такое желание, посмотрели на коня. А когда я говорю конь, так разумею коня. Не всяких кляч, которых в Джефферсоне называют конями.
– Замолчи и выведя его сюда, дай нам на него поглядеть, – сказал Бун.
– А ты уже видишь его, – сказал Нед. – Подними лампу повыше. – Все же он вывел коня из-под дерева, поближе к нам. Еще бы мне его не помнить! Гнедой меринок-трехлеток, на три четверти кровный (по меньшей мере, но, может, и больше, я еще не был таким знатоком, чтобы определить точнее), некрупный, от силы шестнадцати ладоней высотой, но с длинной шеей для баланса, и косыми плечами для быстроты, и хорошо омускуленными задними ногами для устойчивости хода (и, по словам Неда, с Недом Маккаслином для рвения и ретивости). Так что даже в свои одиннадцать я, помнится, подумал о том же, о чем, как через секунду выяснилось, подумал Бун. Он посмотрел на коня. Потом на Неда. Но когда он заговорил, голос его едва шелестел:
– Этот конь…
– Погоди, – сказала мисс Корри. Больше ничего. Только тогда я заметил Отиса. У него была еще и талая особенность: ты его замечал всегда за мгновение до того, как было бы уже поздно. Но все-таки главная его неладность была в чем-то другом.
– Господи, ну конечно! – сказала мисс Реба. Говорю тебе – женщины замечательный народ. – Ступай отсюда, – сказала вна Отису.
– Иди в дом, Отис, – сказала, мисс Корри.
– И пойду, – сказал Отис. – Пошли, Люций.
– Нет, – сказала мисс Корри. – Ты один. Иди же. Подымись к себе в комнату.
– Еще рано, – сказал Отис. – У меня нока что сна ни в одном глазу.
– Я не люблю повторять, – сказала мисс Реба. Пока Отис не вошел в дом, Бун молчал. Молчали и мы, и он держал лампу таким манером, что свет падал главным образом на лицо Неда и на его собственное, и потом они заговорили, оба бесстрастно, без выражения.
– Этот конь краденый, – прошипел Буж.
– А как насчет того автомобиля? – прошипел Нед,
Да, женщины замечательный народ: голос мисс Ребы прозвучал не громче, чем голос Буна или Неда, только энергичнее:
– Его надо немедленно убрать из города.
– А я для этого и привел его сюда, – сказал Нед. – Вот поужинаю, и мы с ним махнем в Пассем.
– А ты знаешь, сколько отсюда до Пассема, а заодно и в какую сторону идти? – спросил Бун.
– На что мне знать? – спросил Нед. – Когда Хозяин уехал из города в забыл положить за пазуху этот автомобиль, очень ты ломал себе голову, сколько от Джефферсона до Мемфиса?
Мисс Реба повернулась:
– Пошли в дом, – сказала она. – Видать его с улицы? – спросила она Неда.
– Будьте покойны, – сказал Нед. – Настолько у меня смысла хватает. Уж об этом я позаботился. – Он снова, привязал коня к дереву, и мы все направились вслед за мисс Ребой к заднему крыльцу.
– Пошли на кухню, – сказала она. – Время такое, что вот-вот гости заявятся. – В кухне она сказала Минни: – Иди ко мне в спальню, там слышно, когда звонят в дверь. Отдала ты мне ключ или?… Ладно. Незнакомым в долг не отпускай. Сдачу постарайся давать, пока еще бутылку не раскупорила. И посмотри, кто сейчас дома. Если спросят мисс Корри, скажи – к ней дружок из Чикаго приехал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98