Ну да, я сперва надеялся, а Бун Хогганбек, может, и сейчас надеется, что мы шито-крыто сведем этих лошадей вместе, и устроим скачки, и выиграем или проиграем, а потом я, и ты, и он отправимся то ли домой, то ли куда подальше, чтобы Хозяин Прист не дотянулся. Но теперь уже нет. Теперь люди начнут тебя вопросами донимать. А завтра от них и вовсе отбоя не будет.
– Но скачки мы сможем устроить?
– Теперь должны. Может, с самого начала были должны, с того самого часа, как мы с Буном поняли, что Хозяин на сутки или там на сколько снял руку со своего автомобиля. Но уж теперь-то должны наверняка.
– Что же ты хочешь, чтобы я сделал? – спросил я.
– Ничего не хочу. Я к тому говорю, чтоб ты не удивлялся. У нас теперь одно дело – поставить лошадей на дорожку и показать им, куда скакать, а тебе сидеть на Громобое и делать как я сказал. Ну, иди, а то они начнут вопить, тебя звать.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Нед был прав. То есть насчет того, что слух уже прошел. Когда Эверби сняла у меня с руки носок, ничего страшного я там не увидел. Рука как рука, как у всякого, кого полоснули накануне по сгибу пальцев. Думаю, кровь так больше и не шла, даже когда я днем натягивал поводья, чтобы сладить с Громобоем. Но Эверби думала по-другому. Так что сперва мы заехали к доктору, жившему примерно в миле от этого конца города. Бутч знал доктора и знал, где тот живет, но вот как удалось Эверби уговорить его отвезти нас туда, этого я сказать не могу – то ли пустила в ход попреки, или угрозы, или обещания или просто вела себя как крупная молодая форель, которая до того суетится вокруг форели-дитяти, что не обращает никакого внимания на острый крючок, привязанный к леске, и рыбаку поневоле приходится что-то предпринять самому – ну, хотя бы отделаться от форели-дитяти. А может, не в Эверби было дело, а в пустой фляге, поскольку следующая возможность выпить ожидалась только в паршемской гостинице. Потому что, когда я зашел за дом, мать Ликурга стояла на верхней ступеньке веранды, держа сахарницу и кувшин с водой и тыквенным черпаком, а Бутч с Буном как раз опрокидывали в рот по стаканчику, а Ликург вытаскивал пустую флягу из розового куста, куда ее зашвырнул Бутч.
Так или иначе, Бутч отвез нас к доктору: маленький, когда-то белый домик, маленький дворик, буйно заросший буйно пахнущими пыльными растениями, которые цветут в конце лета и осенью; полуседая толстуха в пенсне, похожая на бывшую учительницу, которая и через пятнадцать лет все еще ненавидит восьмилетних ребятишек, отворила дверь, окинула нас взглядом и (Нед был прав) сказала кому-то в глубине дома: «Эти, которые с рысаком», повернулась и исчезла в недрах дома, а Бутч сразу шагнул за порог, не дожидаясь разрешения, веселый, словно его уже пригласили войти (попробовали бы не пригласить – опять-таки, сам понимаешь, бляха; носить ее или просто быть, как ведомо всем, ее обладателем и при этом войти в чужой дом по-иному значило бы не только предать себя, но и предать целую корпорацию, унизить ее достоинство), говоря:
– Как поживаете, док, у меня для вас пациент, – мужчине (он тоже был бы полуседой, если бы отмыть от табака его неряшливые усы) в белой, как на Неде, но не такой чистой рубашке, и тоже в черном, как у Неда, сюртуке, но с длинным, трехдневной давности яичным подтеком, и вообще вид у него был и дух от него шел такой… но не просто спиртной, во всяком случае, не только спиртной. – Мы с братцем Хогганбеком обождем в гостиной, – сказал Бутч. – Не провожайте, я знаю, где искать бутылку. Насчет дока не беспокойся, – сказал он Буну, – Он до виски, считай, и не дотрагивается, разве когда очень приспичит. Но зато по закону на лечение ему отпускается по одной порции эфирного спирта на каждого пациента, у которого идет кровь или сломана кость. Если у кого пустяковая засохшая царапина, или палец сломан, или, как у этого, шкура малость пропорота, доктор делит с пациентом лечение по-братски: себе – весь спирт, а тому – все остальное. Хо-хо-хо. Сюда.
Так что Бутч с Буном прошли туда, а Эверби и я (ты, наверное, заметил, что никто пока не хватился Отиса. Мы вылезли из дрожек, – они, видимо, принадлежали Бутчу, по крайней мере, он на них разъезжал; у дядюшки Паршема мы замешкались, потому что Бутч пытался уговорить, потом улестить, потом силой принудить Эверби сесть вместе с ним на переднее сиденье, но она расстроила его планы, быстро взобравшись на заднее и держась одной рукой за меня, а другой придерживая Отиса, а тем временем Бун сел впереди вместе с Бутчем, и потом, когда Бутч, а за ним и все мы втиснулись в докторскую прихожую, никто не вспомнил об Отисе), мы вдвоем последовали за доктором в другую комнату, где стоял диван, набитый конским волосом, с грязной подушкой и ватным одеялом, и столик с вертящейся столешницей, уставленный пузырьками, и еще больше пузырьков толпилось на каминной доске, а в камине с зимы, с последней топки, так и не выгребли золу, и в одном углу комнаты стояли умывальник с тазом и кувшином и до сих пор не вылитый ночной горшок, а в другом был прислонен дробовик, и если бы мама была тут, она не допустила бы, чтобы его ногти коснулись любой родственной ей царапины, а тем более – такого пореза. Очевидно, Эверби думала так же, она сказала:
– Я сама развяжу, – и развязала.
Я сказал, что рука не болит. Доктор осмотрел мою ладонь сквозь очки в металлической оправе.
– Чем вы ее смазали? – спросил он. Эверби объяснила. Теперь-то я знаю – чем. Доктор посмотрел на нее: – Как это оказалось у вас под рукой? – Потом приподнял за уголок очки и снова посмотрел на нее и сказал: – Ах вот что. – Потом сказал: – Так, так, – потом снова опустил очки и со вздохом – да, именно со вздохом – сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98