Один, второй, третий, четвертый, пятый, шестой, седьмой.
Семеро стояли и прислушивались. Потом пошли.
К вагону подошли шестеро. Один умело, чуть звякнув фомкой, сорвал
запор, напрягся и откатил дверь.
- Руки вверх! - спокойно предложили из вагона.
- Атас! - крикнул открывающий и метнулся в сторону. Пятеро бросились
врассыпную. Три оперативника выпрыгнули из вагона.
У лестницы их брали по одному: делали подсечку, скручивали и
оттаскивали в сторону. Одного. Второго. Третьего. Четвертого. Пятого.
Шестого.
Не спеша подошел подполковник. Попросил:
- Посветите.
Луч фонаря выхватывал из темноты лица шестерых.
- Родные до слез! - обрадовался подполковник. - Что же здесь делает
Покровка? А где остальные?
- Вроде все здесь, товарищ подполковник.
- Как все?!
И как будто в ответ на его вопрос раздался пистолетный выстрел.
Подполковник, потеряв всякую солидность, бегом кинулся на звук. Щелкнул
второй.
Внезапно, заглушая все звуки, Москву потряс салют. Подполковник бежал
освещенный разноцветьем: все существовавшие в Москве ракетницы работали с
полной нагрузкой. Подполковник пересек бесчисленные пути и остановился в
растерянности. Салют продолжался, не утихая.
- Сюда, товарищ подполковник! - позвал вдруг появившийся Саша, махнул
рукой и побежал куда-то в сторону. Подполковник за ним. У забора,
граничившего с территорией клуба "Красный балтиец", стоял с пистолетом в
руках знакомый старшина и растерянно смотрел на Семеныча, который лежал,
раскинув руки, с дыркой во лбу.
- Кто его? - тяжело переводя дыхание, спросил подполковник.
- Я, видать, - неуставно ответил потрясенный старшина.
- Как же это было?
- Я был на восьмом пути, как положено, и вдруг по мне стрельнули. Я
крикнул: "Стой!" - и туда, откуда стреляли.
- Вы видели, кто стрелял?
- Нет, я на выстрел бежал.
- Сколько раз в вас стреляли?
- Да раз пять, наверное. Правда, салют вот... Может, меньше. Когда
ракеты взлетели, я увидел, что здесь кто-то метнулся, и выстрелил.
Подбежал, а этот лежит.
- Откуда вы стреляли? - резко спросил Саша.
- Вот от того вагона, - показал старшина.
- Метров тридцать пять, - констатировал Саша. - Ну и команда у вас!
Что ни стрелок, то Вильгельм Телль. Да еще и с кривым ружьем. Не повезло
тебе, Семеныч, и на этот раз крупно не повезло.
Он нагнулся, подобрал наган, валявшийся у правой руки
мальчика-старичка, выпрямился, крутнул барабан, считая пули.
- Он два раза выстрелил.
- Да нет, он больше стрелял, - не согласился старшина. Саша, не
ответив, подошел к забору и стал проверять все доски подряд до тех пор,
пока одна из них мягко пошла в сторону.
- Лаз, - сказал подполковник, - он же пришел с теми, он не мог
подготовить себе этот лаз. Почему он побежал сюда?
- Его позвали, товарищ подполковник, - предположил Саша.
Подполковник уже догадался про это, и, помолчав, заговорил о другом,
самом важном.
- Кто-то очень ловкий и жестокий ведет с нами крупную игру. Мы
думали, что он пойдет на операцию ради самого жирного куска напоследок. А
он чисто обрубил все концы, выдав за главного и последнего Семеныча.
Главарь Семеныч мертв, налетчики наверняка знают только его и покажут на
него. Как бы тот был рад, если бы мы вздохнули облегченно, считая дело
завершенным. Так, Саша?
- Пусть он считает, что так. Но кто он? - тоскливо задал вопрос Саша
подполковнику и себе.
- Его пока нет.
- А что есть?
- Есть дом Клавы в Кочновском переулке. Есть кто-то, кто был на
чердаке. Он обязательно должен появиться там снова. Ночью мои ребята
присмотрят за домом, а уж днем попрошу тебя, Саша, их сменить. Тот слишком
опытен, может почувствовать наблюдение. А нам теперь рисковать никак
нельзя.
И вдруг они оба осознали, что над Москвой гремит и сияет салют в
честь великой Победы. Они смотрели в сверкающее, переливающееся
бесчисленным разноцветьем небо и улыбались. Был первый день без войны,
день великих надежд.

В это майское утро летняя троица проникла в Кочновский переулок.
Лариса в белом платье с короткими рукавами, Саша в распахнутой до пупа,
той, так удачно приобретенной светло-коричневой рубахе и Алик, который нес
синюю коробку патефона, в красной футболке с закатанными рукавами. Троица
подошла к дому Одинцовых, и Саша, приоткрыв рот, и обнажив туго свернутый
язык, издал невероятной силы свист. На крыльце появилась Клава.
- Ты что людей пугаешь, Соловей-разбойник?
- Одинцовы, за мной! - заорал Саша.
- Это куда же? - поинтересовалась Клава.
- Купаться. На Тимирязевские пруды.
- Да ты в своем уме? Май же!
- Теплынь такая, Клавдия, аж страшно. Вчера купался.
- Купаться, не купаться, а на солнышке посижу, - согласилась Клава и
крикнула в дом: - Сергунь, пошли!
Она сняла с гвоздика за распахнутой дверью висячий замок и ждала,
пока выйдет Сергей. Сергей вышел, с крыльца насмешливо и добро осмотрел
кампанию, а Клава в это время навесила на петли замок и щелкнула дужкой.
- Батю под арест? - поинтересовался Саша.
- И-и, хватился! Он после того захода неделю носа из Большева не
кажет. Стесняется.

О патефон - отрада послевоенной юности! Разинув пасть, он стоял на
ярко-зеленой траве и мембрана на подвижной сверкающей шее окрестности
неземными звуками:
Нет, не глаза твои я вижу в час разлуки,
Не голос твой я слышу в тишине.
Я помню ласковые трепетные руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24