- Солдаты, ко мне!
- Сдрейфил, гад, - выкрикнул прыщавый и ударил. Капитан нырком ушел
от удара, одним шагом сблизился с прыщавым и ребром ладони врезал ему по
шее. Прыщавый еще мягко усаживался на землю, а капитан, мигом
развернувшись, уже был лицом к оставшейся троице. Но троица растворилась в
толпе, потому что из толпы пробивались к капитану солдаты. Один. Второй.
Третий. Третий - высокий, широкоплечий, с полным бантом ордена Славы,
спросил строго:
- Что здесь происходит?
- В три листка играем, - ответил капитан, глядя на то, как
мальчик-старичок, склонившись над прыщавым, любопытствовал радостно:
- Больно, Вица, да? Больно?
Прыщавый сидел на земле и ничего не понимал. Подковылял на протезе
красномордый Петро - обеспокоенный:
- Ты что шумел, капитан?
- Вещички мои там не уведут? - капитан нагнулся, поднял оброненного в
заварухе бубнового туза, постучал в спину мальчика-старичка пальцем: -
Гони проигрыш, убогий.
Мальчик-старичок показал обиженное личико:
- Ты его не угадал, ты его у меня из рукава вырвал!
Солдаты захохотали как по команде. Один из них, хохоча, мотал
головой, приговаривая:
- Ну, Семеныч, ну, артист!
А высокий добавил, как само собой разумеющееся:
- Деньги-то отдать придется.
Семеныч заплакал и полез за пазуху.
- Откуда ты такой лихой, капитан? - осведомился высокий.
- Я-то отсюда. А откуда здесь вся эта шелупонь? - Капитан принял от
Семеныча деньги, пересчитал и бережно приложил к своей объемистой пачке. -
Ну, братки, давайте знакомиться. Капитан Смирнов. Смирнов. Смирнов.
Он жал руки, а в ответ неслось:
- Сергей, Борис, Миша, Петро.
А бедный Вица все сидел на земле.

Рынок редел, когда паренек лет шестнадцати, интеллигентный такой
паренек - высокий, худенький, складный - с карточной полбуханкой под
мышкой, не глядя по сторонам, решительно пересекал его. В крайнем ряду
шумели. Паренек посмотрел туда и увидел серьезно загулявшую компанию
капитана Смирнова. Пятеро у прилавка, а меж ними - бутылка, граненые
стаканы, морщинистые соленые огурцы. Мешок с семечками одиноко стоял в
стороне. Паренек подошел к нему, застенчиво осведомился:
- Почем семечки?
- Двадцать рублей, - не оборачиваясь сказал Петро.
- А полстакана можно?
- Клади червонец и сам насыпай.
Паренек точно отмерил полстакана, высыпал семечки в карман и сказал
тихо:
- Саша, пойдем домой.
Капитан Саша поднял рассеяные глаза, лицо его дрогнуло, и, звучно
втянув в себя воздух, спросил у паренька, уже зная:
- Алик? Алька?
Паренек всхлипнул и шагнул к Саше. Здоровой правой рукой тот схватил
Алькину голову за затылок, с силой прижал к орденоносной груди и затих в
ожидании слезы.
- Пусти. Орденами корябаешь. - Алик вывернулся из-под Сашиной руки и
поднял сияющее свое лицо.
- Алик, Алька, - повторил Саша.
- Брат? - поинтересовался широкоплечий Сергей.
- Друг. Вместе книжки читали, - ответил Саша, и, любовно потрогав
Алика за щеку, спросил: - Где покарябал-то?
- Нигде, - грубо ответил Алик, ощущая всеобщее внимание. Свершилось
то, чего уже целый месяц жаждала его неспокойная и виноватая мальчишеская
душа: к нему, не воевавшему, вернулся старший друг - офицер, герой войны.
А этот друг спокойно расположился в компании сегодняшних случайных
знакомых и вовсе не спешит встретиться с ним. Конечно, все справедливо:
они были там, в грохочащем аду, а какое им дело до щенка, просидевшего все
эти годы за ученической партой. Хотелось плакать, но Алик не заплакал.
- Ну, бойцы, расползлись? - понятливо предложил Сергей. Солдаты стали
прощаться. Саша, пожимая руки, напомнил:
- Завтра вечером всех жду, братки. Малокоптевский, два "а", квартира
десять.
Все время молчаливо сидевший на соседнем прилавке мальчик-старичок
подал голос:
- Отдай мои деньги, Сашок.
Саша сморщился, как от зубной боли, заломил бровь, вытащил свою
пачку, отмусолил триста.
- И чтобы я три листка на рынке не видел.
- А в петельку можно? - почтительно осведомился Семеныч, принимая
деньги.
Они шли по Шебашевскому, потом свернули на Красноармейскую и вышли к
Малокоптевскому. Обиженный Алик с вещмешком - впереди, Саша с чемоданом -
сзади.
Глядя в гордую мальчишескую спину, Саша и впрямь чувствовал себя
виноватым. До слез жалел и эту гордую спину, и худую, в нестриженных
волосах шею, и противоестественную мужскую суровость своего бывшего
оруженосца, пацаненка, дружка.
- Его третьи сутки ждут, а он с инвалидами пьет! - Алик бурчал, не
поворачивая головы, но Саша слышал его.
- На полчаса задержался, а крику-то! Матери все равно дома нет.
- А мы? Нас ты за людей не считаешь? Где три дня пропадал?
- Ты почему на меня кричишь? - Саша обиделся вдруг, поставил чемодан
на землю, сел на него. - Никуда я с тобой не пойду.
Алик обернулся, увидел горестную фигуру героя войны.
- Извини меня, Саша. Я - дурак.
Помолчали. Один - стоя, другой - сидя.
- Мать когда должна быть?
- Знаешь, как теперь поезда ходят. А она сейчас в бригаде
Москва-Владивосток.
- А твои где все?
- Мама на работе, Ларка в Мытищах, в госпитале на практике, а отец на
своей стройке в Балашихе.
- Дела... - Саша поднялся с чемодана. - Пошли, что ли?
Покоем стояли три двухэтажных стандартных дома. Дом два по
Малокоптевскому, дом два "а" и два "б". Алик и Саша вошли внутрь покоя. От
котельной, в которой была и прачечная, навстречу им шла чистенькая и
бодрая старушка с тяжелым тазом в руках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24