В ПОСЛЕДНЮЮ ОЧЕРЕДЬ


Тот апрель был чудесен в Москве. Теплый, беспрерывно солнечный, он
все свои тридцать дней жил в напряженном предчувствии небывалого майского
счастья. Уже дымились набухавшими почками старые деревья вечно молодых
московских бульваров для того, чтобы вскоре вместе с победными салютами
взорваться ослепительной зеленью листьев.
А теперь быстрей - через улицу Горького на просторы самого
знаменитого российского тракта.
Со второго этажа сине-голубого троллейбуса армейский капитан
рассматривал набегавшее на него Ленинградское шоссе весны 1945 года.
Рассматривал с отвычки незнакомый и щемяще родной путь своего детства,
своей юности и своей мужской решимости, с которой три года тому назад в
последний раз совершил этот путь от дома к войне.
У остановки "Протезный завод" две веселые тетки помогли ему сойти:
капитан был при чемодане и здоровенном вещмешке, а левая рука действовала
плохо.
- Спасибо, сестрички! - крикнул он в уплывающую и закрывающуюся дверь
и озабоченно осмотрел себя.
Он был франт. Хорошего тонкого сукна коротенький китель с выпуклой
ватной грудью и прямыми ватными же плечами, той же материи, роскошные
бриджи, смятые в гармошку маленькие сапоги дорогого хрома и фуражка,
основанием блестящего козырька привычно сидевшая на лихой брови.
Закинув вещмешок за правое плечо и взяв в правую руку чемодан,
капитан, скособочась немного, побрел по Шебашевскому переулку. У
четырехэтажного красного кирпича здания школы подзадержался.
- Шестьсот сорок вторая, - произнес он с удовольствием знакомые цифры
и удивленно дочитал: - Женская!
Обидно было: он, Александр Смирнов, учился в этой школе, а сейчас
вот, глядите, женская! Но настроение не испортилось: присвистнув, пошел
дальше, прищуренными счастливыми глазами рассматривая и узнавая забытое и
вдруг знакомое: маленькие дома, большие деревья, волнистую булыжную
мостовую.
Справа беспокойно существовал Инвалидный рынок.
Палатки с непонятным товаром, ряды со скудной снедью - картошка,
соленые огурцы, квашеная капуста, семечки - и люди, торгующие с рук всем,
чем можно было торговать обнищавшему за четыре страшных года человеку.
Капитан свернул к торгующей толпе. У крайнего ряда заметил мешок с
семечками, подошел, спросил:
- Почем?
- Двадцать рублей, - сурово ответил красномордый спекулянт.
Капитан поставил чемодан, скинул вещмешок, из нагрудного кармана
достал толстую пачку денег, вытянул красную тридцатку и сказал строго:
- Стаканчик-то маловат.
- Стандарт.
- Полтора стакана, - приказал капитан и развернулся к красномордому
карманом великолепных своих штанов.
Красномордый посмотрел наконец на покупателя и сразу же разглядел
иконостас: два Знамени. Отечественной всех степеней. Звездочка, медаль...
И, почтительно ссыпая в оттянутый им же карман семечки, поинтересовался
грустно:
- Давно оттуда?
- Оттуда месяц как, а сегодня прямо с поезда.
Красномордый кивнул на левую руку капитана:
- Где лежал?
- В Смоленске, - капитан до хруста в суставах сладострастно
потянулся, спросил: - Звать тебя как?
- Петро.
- Вот что, Петя. Я прогуляюсь малость, а ты за вещичками присмотри.
- Слушаюсь, - привычно подчинился Петро, выскочил скрипя протезом из
ряда, подхватил чемодан, вещмешок и споро припрятал их под прилавок.
Капитан слегка кивнул, командирски благодаря, и, шикарно лузгая семечки,
двинул в людское море. Он развлекался: щупал перекинутые через чьи-то
плечи брюки, листал диковинные книги, рассматривал металлические
финтифлюшки.
То ли мальчик, то ли старичок раскладывал на фанерном обломке три
листика. Смятые коробом карты мелькали.
- Отгадай бубновый туз - унесешь рублей картуз! - кричал
мальчик-старичок и двигал, перебирал, вскидывал три карты.
- Хочу рублей картуз, - сказал капитан и вытянул из своей пачки
радужную сотенную.
Мальчик-старичок мгновенно показал ему карты и снова замелькал.
Помелькав, заявил торжественно: - Не отгадаешь туза - стольник мой,
отгадаешь - триста твои.
- Готовь триста. Отгадал, - лениво сказал капитан и, стремительно
вскинув руку, вырвал из рукава старичка спрятанную карту, потом опять, не
торопясь, перевернул карты на фанерке. То были шестерка, девятка, валет.
- Гони три сотни, - капитан показывал, держа двумя пальцами бубнового
туза.
- Грабят! - тонко завопил мальчик-старичок. И за спиной у капитана с
угрозой поинтересовались:
- Ты щё бандитствуешь, офицер?
Тельник под грязной белой рубашкой, а поверх - стеганка, прахаря с
обширным напуском, косой чубник под малокозыркой-восьмиклинкой с хвостиком
и круглая прыщавая харя с неряшливой молодой щетиной.
- Я тебя не звал, приблатненный, - холодно сказал капитан.
- Вица, он деньги отнять хочет! - проплакал мальчик-старичок.
- Убогого обижаешь! - осудил капитана прыщавый.
- Иди отсюда, пока я из тебя убогого не сделал, - настойчиво
посоветовал ему капитан. И мальчику-старичку:
- Давай проигрыш!
- Вица, убьет!
- Бандюга! - возликовал прыщавый и слегка толкнул капитана плечом. От
неожиданности тот попятился, но тотчас был возвращен на прежнее место: до
чрезвычайности похожий на прыщавого, только не прыщавый, был уже за спиной
капитана. Тут же их стало четверо. Капитан оглядел их всех и вдруг жестко
приказал на отработанном командирском крещендо:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24