Без двадцати час на пять минут пойдет дождь, чтобы вы могли
насладиться своими зонтиками. Я уроженец Эльзаса. Вы можете со мной
говорить и на французском, и на немецком.
- Что-нибудь, - сказала Вирджиния. - Решай сам, Поль.
- Пива, пожалуйста. Светлого. Обоим.
- Сию минуту, месье, - сказал официант и исчез, развевая фалдами
своего фрака.
Вирджиния, не отрываясь, смотрела на небо:
- Как бы я хотела, чтобы сейчас пошел дождь! Я никогда не видела
настоящего дождя.
- Потерпи, дорогая.
- А что такое "немецкий", Поль?
- Другой язык, другая культура. Я читал, что новых немцев будут
создавать в следующем году. А тебе разве не нравится быть француженкой?
- Очень нравится. Намного больше, чем быть просто номером. Но,
Поль... - внезапно она запнулась, а в глазах появилось смущение.
- Да, дорогая?
- Поль, - сказала она, и в этом звуке моего имени был крик, молящий о
помощи. Он шел из глубины ее души прямо ко мне, к сердцу того, кем я стал,
и кем я был, вопреки всему тому, что было заложено в меня моими
создателями.
Я взял ее руку.
- Скажи мне, дорогая.
- Поль, - сказала она, чуть не плача, - ну почему все так быстро
происходит? Это наш первый день, и мы оба чувствуем, что сможем прожить
вместе всю оставшуюся жизнь. Но что-то не то в нашем дуэте... Нам нужно
найти священника. Я не понимаю, что происходит и почему так быстро. Я хочу
любить тебя, и я люблю тебя. Но я не хочу любить тебя так, как будто
кто-то заставляет меня это делать. Я хочу быть сама собой. Из ее глаз
полились слезы, но голос оставался твердым.
А потом я сказал то, чего мне не нужно было говорить:
- Ты не должна волноваться, любимая. Я уверен, что Содействие все
продумало.
Услышав мои слова, она расплакалась громко и безудержно. Я никогда
раньше не видел, чтобы взрослый человек плакал. Это было очень странно и
пугающе.
Человек, сидевший за соседним столиком, встал и подошел к нам, но я
не обратил на него внимания.
- Дорогая, - пытался я успокоить Вирджинию, - дорогая, мы справимся.
- Поль, позволь мне уйти от тебя, только так я смогу быть твоей.
Всего на несколько дней или недель, а может, и лет. Тогда, если... если...
если я все же вернусь, ты будешь знать, что это я, а не
запрограммированная машина. Ради Бога, Поль, ради Бога! - и уже совсем
другим голосом прибавила: - А что такое Бог, Поль? Они заложили в наше
сознание множество новых слов, и я не знаю, что они значат.
Человек, стоявший возле нашего столика, сказал:
- Я могу отвести вас к Богу.
- Кто вы? - спросил я. - И кто вас просит вмешиваться?
Мои слова были произнесены очень обидным тоном, чего в нашем прежнем
языке - общечеловеческом - не было совсем. Но незнакомец вежливо продолжал
(он хоть и был французом, но умел держать себя в руках):
- Меня зовут Максимилиан Макт. Я когда-то был верующим.
Глаза Вирджинии загорелись. Она быстро вытерла слезы и уставилась на
незнакомца. Он был высокий, худой, загоревший (и как ему удалось так
быстро загореть?). У него были огненно-рыжие волосы и усы почти как у
нашего официанта.
- Вы спросили о Боге, мадемуазель. Бог там, где всегда был, есть и
будет. Он вокруг нас, возле нас, в нас.
Очень странно звучали эти слова в устах человека вполне мирской
наружности. Я поднялся, чтобы попрощаться с ним, но Вирджиния, поняв мои
намерения, поспешила предотвратить мои слова:
- Совершенно верно, Поль. Дай месье стул, - голос у нее был очень
теплым.
Подошел официант с двумя конусообразными бокалами, наполненными
золотой пенистой жидкостью. Я никогда раньше не видел пива, но знал, какое
оно на вкус. Я положил на поднос мнимые деньги, получил мнимую сдачу и
заплатил официанту мнимые чаевые. Содействие еще не придумало, как
снабдить каждую воскресшую нацию своими собственными деньгами, поэтому мы
не могли пока расплачиваться настоящими купюрами. Еда и напитки были
бесплатными.
Официант-машина вытер усы, провел салфеткой по вспотевшему лбу и
вопросительно посмотрел на месье Макта:
- Вы будете здесь сидеть, месье?
- Конечно, - сказал Макт.
- Вас можно обслуживать за этим столиком?
- Почему бы и нет? Если эти милые люди позволят.
- Очень хорошо, - кивнул робот, снова вытирая рукой усы и тут же
устремился в темноту бара.
Вирджиния не отрывала глаз от Макта.
- Вы верующий? - спросила она. - И вы до сих пор верите, хоть и
стали, как и мы французом? А почему вы считаете, что вы - это вы? Почему
я, например, люблю Поля? Неужели Содействие контролирует и наш внутренний
мир? Я хочу быть самой собой. Вы знаете как этого можно достичь?
- Не знаю, что делать в вашем случае, но в моем - знаю. Я учусь быть
самим собой. Подумайте, - и он повернулся ко мне. - Я стал французом две
недели назад, но уже знаю, что во мне осталось от прежнего, а что
добавилось от нового.
Официант вернулся с бокалом, ножка которого придавала ему вид
маленькой злобной фигурки, изображавшей Космопорт. Жидкость в бокале была
молочно-белого цвета.
Макт поднял бокал и сказал:
- Ваше здоровье!
Вирджиния смотрела на него во все глаза: казалось, она вот-вот опять
расплачется. Пока мы с ним попивали из бокалов, она высморкалась и
спрятала платок. Я впервые увидел, как сморкаются, но мне казалось, что
это вполне соответствует уровню нашей новой культуры.
Макт улыбнулся нам обоим, как будто собирался вещать вновь. В точно
назначенное время вышло солнце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11