Он уже был совсем рядом, но в последний момент свернул в
сторону и, словно слепой, прошел мимо, наполняя все вокруг своим ужасным
ревом.
Все еще прижимая к себе Вирджинию, я обернулся, чтобы понять, почему
этот бык-гомункул оставил нас в покое. То, что я увидел, поразило меня:
наши фигуры отбрасывали тени, причем моя была черно-красной, а Вирджинии -
золотой, обе очень четкие - точная копия нас самих. На них он и пошел.
Я в смятении огляделся. Ведь нам говорили, что теперь нас никто не
будет защищать и оберегать. У стены стояла девушка. Я чуть не принял ее за
статую. Она заговорила:
- Ближе не подходите. Я кошка. Обмануть его было легко. Но лучше
возвращайтесь наверх.
- Спасибо, - сказал я. - Как вас зовут?
- Какое это имеет значение? Я не человек.
Задетый ее словами, я настаивал:
- Я только хотел поблагодарить вас.
Она была очень красивой и яркой, как пламя. Кожа ее была гладкая,
цвета сливок, а волосы красивей, чем у самой прекрасной женщины, -
рыже-золотые, как у персидской кошки.
- Меня зовут К'Мелла, - сказала она. - Я работаю в Космопорту.
Это поразило и меня, и Вирджинию. Люди-кошки были ниже нас, и их
следовало избегать, но Космопорт был чем-то большим в нашем понимании, и о
нем уважительно говорили все. Кем же работала там К'Мелла?
Она улыбнулась, и ее улыбка предназначалась скорее мне, чем
Вирджинии. В ней сосредоточилась чувственность всего мира. Но я знал, что
К'Мелла не пыталась соблазнить меня: весь ее вид и все поведение говорили
об этом. Может, она просто не умела иначе улыбаться.
- Однако сейчас не до этикета, - сказала она. - Лучше быстрее
поднимайтесь. Я слышу, что он возвращается.
Я оглянулся: пьяного быка-гомункула не было видно.
- Быстрее, - настаивала К'Мелла. - Это ступеньки для экстренных
случаев, вы очень скоро окажетесь наверху. Я задержу его. А вы говорили
по-французски?
- Да. Но как вы?..
- Быстрее! Извините, что я спросила. Поторопитесь!
Я вошел в маленькую дверь, за которой спиралью извивалась вверх
лестница. Конечно, было ниже нашего достоинства пользоваться ею, но
К'Мелла настаивала, и ничего не оставалось делать. Я кивнул ей на прощание
и потащил за собой Вирджинию.
Наверху мы остановились.
- Боже, это был кошмар, - проговорила Вирджиния.
- Но теперь мы в безопасности.
- Нет, это не безопасность. Это гадость и мерзость. То, что мы
разговаривали с ней!
Она почувствовала, что я не хочу отвечать, и добавила:
- Самое печальное то, что ты увидишься с ней снова.
- Что? Откуда ты это взяла?
- Не знаю. Я чувствую. А интуиция у меня хорошая, очень хорошая. Ведь
я ходила к Абба-динго.
- Я спрашивал тебя, дорогая, что там произошло с тобой.
Но она только покачала головой и пошла вперед. Мне ничего не
оставалось, как последовать за ней, хоть я и чувствовал себя слегка
раздраженным. Я спросил еще раз, более настойчиво:
- Что же там произошло?
С чувством оскорбленного женского достоинства Вирджиния ответила:
- Ничего, ничего. Мы долго поднимались туда. Тетя настояла на том,
чтобы я пошла с ней. Но оказалось, что машина в этот день не
предсказывает. Нам пришлось брать разрешение, чтобы спуститься вниз, в
шахту, и вернуться по "подземке". День пропал зря.
Вирджиния говорила так, как будто обращалась не ко мне, а к кому-то
впереди себя, как будто воспоминания ее об этом дне были не из приятных.
Потом она посмотрела на меня: карие глаза пытались заглянуть в мою душу.
(Душа! Это слово есть во французском, но ничего подобного нет в
современном общечеловеческом языке). Она вдруг встрепенулась и попросила
меня:
- Давай не будем сегодня грустить. Давай с радостью принимать все
новое, Поль. Давай вести себя по-французски, раз уж мы французы.
- Пошли в кафе. Нам нужно кафе. И я даже знаю, где есть то, что нам
нужно.
- Где же?
- Двумя ярусами выше. Где разрешают находиться машинам, а гомункулам
- заглядывать в окна. Мысль о том, что за нами в окна будут подглядывать
гомункулы, была для меня просто забавной, хотя раньше я даже не вспомнил
бы об этих существах, как будто это столы или стулья. Прежде я вообще с
гомункулами не встречался, хоть и знал, что они люди, созданы из животных,
но выглядят, как люди и умеют говорить. И только сейчас я задумался над
тем, что они могут быть и уродливыми, и красивыми, и оригинальными. Даже
более чем оригинальными: романтичными. Наверное, сейчас Вирджиния думала о
том же, потому что сказала:
- А они могут быть совершенно восхитительными. Так как же называется
кафе?
- "Жирная кошка".
"Жирная кошка". Откуда мне было знать тогда, что это начало нашего
пути к кошмару, к дождевым потокам и завывающим ветрам? Откуда я знал, что
это как-то связано с бульваром Альфа Ральфа? Никакая сила не заставила бы
меня пойти туда, если бы я знал. Какие-то другие свежеиспеченные французы
вошли перед нами в кафе.
Официант с длинными каштановыми усами принял у нас заказ. Я
пригляделся к нему: не гомункул ли это, получивший лицензию на работу
среди людей? Но нет. Это была машина, хоть в голосе ее и звучала
сердечность парижанина. Те, кто создавал ее, даже сумели сделать так, что
официант ежеминутно нервно проводил рукой по усам, а на лбу у него
сверкали настоящие капельки пота.
- Мадемуазель? Месье? Пиво? Кофе? Красное вино только в следующем
месяце. Солнце засветит в четверть первого, а потом еще раз в половине
первого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11