— Как это?— Задам вопрос по-другому: кто-нибудь из вас оставался один в тот или иной момент?— Нет…— Подумайте хорошенько, доктор, это очень серьезно.Он сжимает подбородок двумя пальцами и погружается в глубокие раздумья. Наконец он поднимает голову.— Нет, — повторяет он. — Я уверен, что никто не оставался один.— Даже малышка Мартин?— Она заходила сюда всего на несколько минут… Впрочем, ей здесь вообще нечего делать.— Догадываюсь… Ладно, док, это все, что я хотел узнать… Глава 13 Дюрэтр немного удивлен краткостью беседы, но мне надо сконцентрироваться, как сгущенке.Никто не мог притронуться к этому чертову сейфу после того, как профессор Тибоден и я вышли из лаборатории вчера вечером. Это означает одно: старик доставил в качестве кодового другое слово. Почему? Потому что не доверял мне! Он слишком подозрителен, чтобы доверить свой секрет кому бы то ни было, даже полицейскому… Если старый ученый умрет, придется потрошить сейф автогеном. Хотя…Мне в голову приходит идея более светлая, чем Елисейские Поля в праздничный вечер.Я снимаю трубку телефона и набираю номер бара “Барас” на Монруже. Это жалкая тошниловка, в которой из всех развлечений есть только хозяйка в сто тридцать кило весом и игральный автомат, такой раздолбанный, что блатным, посещающим это заведение, достаточно только взглянуть на него, чтобы он выдал выигрыш!Густой голос хозяйки заведения спрашивает, что я хочу. Я отвечаю, что мне надо поговорить с Ландольфи Костылем и что я его кореш из провинции.Классическая минута колебания, не менее классическое “Подождите, я посмотрю, здесь ли он”. Потом из трубки доносится гнусавый голос Ландольфи:— Алло?— Это ты, Ландо?— Кто говорит?— Комиссар Сан-Антонио…— Вот это да…Новая пауза. Такой старый жулик, как Ландольфи, всегда теряет дар речи при появлении полицейского, даже если чист.— Ты мне нужен, Ландо.— Правда?— Да, но я сейчас в провинции. Твоя тачка поблизости?— Да, но…— Никаких “но”. Прыгай в нее и езжай по шоссе на Эвре.— Эвре!— Да, в местность, где женщина из песенки хотела продать яйца, прежде чем заснула в поезде… Не делай, как она!— Но, господин ко…— Я же сказал, что не хочу слышать твое блеянье… В десяти километрах от города ты увидишь у обочины шоссе рухнувший дом… Сразу за ним будет боковая дорога. Езжай по ней, и через три километра заметишь большое поместье, перед которым стоит много машин… Там я и буду тебя ждать… Постарайся меня не кинуть, а то я собственными руками сломаю твой костыль о твою голову, понял?Я кладу трубку. Я знаю, что он приедет. Это не первый раз, когда я обращаюсь к специфическим талантам папаши Ландольфи. Старый макаронник — ворчун, но не захочет сыграть со мной пьесу “Обманутое ожидание”… Лет десять назад я взял его по одному делу, где он исполнял роль второго плана, но парни вроде него никогда не держат зла на тех, кто хватает их за шкирку. Они знают, что таковы правила игры.В кабинет профессора тихонько входит Пинюш. Он так шумно чихает, что каждый раз кажется, будто он сейчас взорвется.— Ты что, простудился? — спрашиваю я. Он отрицательно мотает головой, от чего висящая у него под носом сопля отлетает на ближайшую стену.— Это из-за листьев, — гнусавит он, шмыгая носом.— Что?— Из-за листьев на деревьях! В это время года они так пахнут, что у меня начинается насморк.— Тебе надо ползать по земле.Он пожимает плечами, потом хныкающим голосом говорит:— Ну, чего будем делать? Лично я хочу есть!— Проголодался?— Да.— Попроси молодую женщину приготовить тебе чего-нибудь.— А где она?— Ее комната на третьем. Первая дверь.Пинюш уходит, и я остаюсь в обществе моих мыслей. Они становятся все более многочисленными и назойливыми. Атмосфера этого поместья начинает давить мне на нервы. Я люблю действие и плохо переношу это долгое заточение с его тайнами.С лестницы доносятся крики…Я без труда узнаю блеющий голос моего помощника:— Сан-Антонио! Скорее! Сюда!Я бросаюсь на зов, поняв, что произошло что-то новое.Пино стоит на лестнице в сбитой на затылок шляпе, со свисающей из-под носа соплей и с блуждающим взглядом. — Скорее! Девушка!Я бегу вверх по лестнице, крикнув бульдогу, чтобы он охранял вход в лабораторию…— Я думаю, ее отравили! — шепчет мне на ухо Пино. О господи! Что это значит?Я пулей влетаю в комнату, в которой некогда резвился, как написала бы маркиза де Севинье, понимавшая в этом толк. Мой взгляд охватывает удручающую картину.Мартин лежит на паркете, сотрясаемая страшными спазмами, и блюет, как все пассажиры парома, когда на Ла-Манше штормит. Нет никаких сомнений, что кто-то угостил ее барбитуратом…Я бросаюсь к ней и беру на руки.— Ее надо поскорее отвезти в больницу, — говорю я Пинюшу, — Поддерживай ей голову.И мы начинаем спускаться с нашим нежным грузом. Ночной сторож просто окаменел.Мы быстренько пробегаем через парк к моей машине. И — гони, извозчик! В путь, в больницу Эвре. У тамошних эскулапов будет много работы… Если так пойдет и дальше, им придется вызывать подкрепление.Главврач собирается садиться в машину, когда я торможу перед ним в диком вое шин. Он подходит ко мне.— Приехали узнать новости, мой дорогой?— И да и нет. Но главное, я привез вам новую пациентку.Он смотрит, как мы выносим Мартин.— Что с ней?— Я думаю, ее отравили, но, очевидно, не тем же ядом, что профессора, потому что у нее сильная рвота, а у него этого не было…Он приказывает перенести девушку в палату и следует за больной, попросив нас подождать.— Что это значит? — спрашивает меня Пино.— Я и сам хотел бы это узнать. Кто мог ее отравить и почему? Неужели она знает нечто такое, что может разоблачить преступника, и тот решил заставить ее замолчать навсегда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28