Да, действительно: Тубан-6.
И число: 22 августа 1931 года. Инек прошел через комнату к стене, от пола
до потолка заставленной полками с книгами, журналами, его дневниками, и,
выбрав нужную тетрадь, вернулся к столу.
22 августа 1931 года, как он обнаружил, открыв соответствующую
страницу, выдалось совсем мало работы: всего один путешественник с
Тубана-6. И хотя записи о том дне занимали целую страницу, исписанную его
мелким, неразборчивым почерком, гостю он посвятил всего один абзац:
"Сегодня прибыл сгусток с Тубана-6. По-другому, пожалуй, и не
скажешь. Просто масса живой материи, и эта масса меняла форму, то
превращаюсь в шар, то растекалась по дну контейнера, словно блин. Потом
она сжималась, втягивая края внутрь, и снова превращалась в шар...
Перемены происходили медленно, и в них был заметен определенный ритм, но
только в том смысле, что они повторялись. По времени каждый цикл отличался
от предыдущего. Я пробовал хронометрировать их, но не смог установить
четкой периодичности.
Самое короткое время до полного завершения цикла составило семь
минут, самое долгое - восемнадцать. Может быть, за более длительный срок
можно было бы уловить повторяемость и по времени, но у меня не хватило
терпения. Семантический транслятор не сработал, но существо издало
несколько резких щелчков - как будто хлопнуло клешнями, хотя никаких
клешней я у него не заметил. И, только проверив по пазимологическому
справочнику, я понял смысл этого обращения. Гость сообщал, что с ним все в
порядке, что внимания ему не требуется и что он просит не беспокоить его.
Я так и поступил."
В конце абзаца на оставшемся пустом месте было приписано: "Смотри 16
октября 1931 года."
Инек перелистнул несколько страниц и добрался до 16 октября. До
одного из тех дней, когда Улисс прибыл на станцию с инспекторской
проверкой.
Разумеется, его звали не Улисс. И, строго говоря, у него вообще не
было имени. У его народа просто не возникло необходимости в именах,
поскольку они выработали иную идентификационную терминологию, гораздо
более выразительную. Однако эта терминология и даже ее общая концепция
были настолько сложны для человека, что ни понять, ни тем более
использовать ее Уоллис не мог.
- Я буду звать тебя Улисс, - сказал он ему, когда они встретились
впервые. - Должен же я как-то тебя называть.
- Согласен, - ответило незнакомое существо (тогда еще незнакомое, но
вскоре ставшее другом). - Но могу ли я спросить, почему ты выбрал имя
Улисс?
- Потому что это имя великого человека моей расы.
- Я рад, что ты выбрал такое имя, - произнесло существо, только что
получившее крещение. - Оно звучит, как мне кажется, возвышенно и
благородно. Между нами говоря, я буду счастлив носить это имя. А тебя я
буду звать Инеком, поскольку нам предстоит работать вместе много-много
твоих лет.
И действительно, прошло много-много лет, подумал Инек, стоя с
открытым дневником в руках и глядя на запись, сделанную несколько
десятилетий назад. Десятилетий, удивительно обогативших его, оставивших
такой след в душе, что это и представить себе невозможно было до тех пор,
пока он их не прожил.
И все это будет продолжаться. Гораздо дольше, чем тот небольшой
отрезок времени, что уже прожит. Века, а может быть, целое тысячелетие.
Чего он только не узнает к концу этого тысячелетия!
Хотя, думалось Инеку, может быть, знания - не самое главное.
К тому же он понимал, что прежнее положение долго не сохранится,
поскольку теперь ему могут помешать. В окрестностях появились наблюдатели,
или по крайней мере один наблюдатель. Вполне возможно, что скоро они
начнут сжимать кольцо поисков. Пока Уоллис не имел ни малейшего понятия,
что делать и как готовиться к надвигающейся опасности. Но рано или поздно
это должно было случиться, и, во всяком случае, внутренне он уже
приготовился... Странно только, что этого не произошло раньше.
О такой опасности Инек рассказал Улиссу еще в тот день, когда они
встретились впервые. И теперь, размышляя о своих проблемах, он снова
вспоминал события многолетней давности - прошлое вставало перед его
внутренним взором с такой ясностью, словно все это случилось только вчера.

6
Инек сидел на ступенях крыльца. Вечерело. Над далекими холмами в
штате Айова, за рекой, собирались грозовые тучи. День был жаркий, душный,
ни дуновения ветерка. У сарая вяло ковырялись в земле несколько кур -
скорее, наверно, по привычке, чем в надежде найти что-нибудь съедобное.
Стайка воробьев то срывалась вдруг с крыши амбара и неслась к кустам
жимолости, что у поля за дорогой, то летела обратно, и крылья их сухо
потрескивали, словно от жары перья стали жесткими и твердыми.
Вот сижу, думал Инек, и гляжу на тучи, а ведь еще столько работы, и
поле кукурузное надо перепахать, и убрать сено, и скопнить пшеницу...
Но что бы там ни случилось, как бы тяжело ему ни было, надо жить
дальше, и по возможности с толком. Это станет ему уроком, напоминал себе
Инек, хотя за последние годы он должен был в полной мере познать всю тщету
земную. Однако на войне все было по-другому. На войне ты знаешь, чего
ожидать, готовишься, но сейчас-то не война. Сейчас мирная жизнь, к которой
он вернулся с такими надеждами. Человек вправе ожидать, что в мире без
войны действительно будет покой, что он будет огражден от жестокости и
страха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11