Потом... что я
заладил "потом", да, "потом", давай нумеровать, итак: первое,
ко мне пришла женщина, назвалась Анной К.; второе, я составил
протокол, описал содержимое ее сумочки и посадил ее до
выяснения обстоятельств; третье, зачем-то пошел к ней сам, хотя
мог и пригласить к себе в кабинет; четвертое, она меня там
совратила, а может я ее совратил, стоп, кто к кому полез, она
просила чтобы я ей сделал так же, как и какой-то ее мужчина,
значит все же она меня совратила; пятое, мне показалось, что у
нее между ног дыра, проверить так и не довелось, похоже, сейчас
самое время!
Я осторожно раздвинул ее ноги и посмотрел между ними, и не
увидел там ничего родного и близкого, знакомого до боли. Между
ногами зияла черная дыра, уходящая в никуда. Меня вырвало, хотя
сколько себя помню, всегда славился твердостью желудка, вырвало
прямиком в зияющую прорву. Внезапно я пошатнулся и стал падать
вертикально вниз. Ее дырища стала меня засасывать, в ушах
послышался вой, какие-то собаки выли собачьими голосами
человеческие слова, они даже не выли, а пели, я даже успел
разобрать слова: "Издаляка тякет ряка, а по ряке плыветь баржа,
а на барже сядить мужик", - выводили они, по-украински
коверкая русские слова, и вдруг внезапно для меня закончили
песню: "Щакою дергаить - нервный тик!"
Я оказался в магазине, в очереди за леденцами, причем
сразу первым. Я протянул какое-то количество денег и сказал:
"Четыре килограмма, пожалуйста!"
Стоявшая за мной женщина спокойно произнесла, на
московский манер вытягивая букву "а": "Зачем вам столько?
Абса-асетесь!"
Я стал ей что-то объяснять и проснулся, причем проснулся,
отчетливо произнося фразу, делая это громко и с выражением, как
в детском саду на утреннике:
- Жизнь - дерьмо, моя, во всяком случае.
Потом повторил несколько раз, как молитву. На пятом разе я
вдруг понял, что всегда знал, почему жизнь-дерьмо.
Где-то на третьем курсе мы пошли в поход за город. Я пошел
с тогдашней подругой, а все мои друзья-собутыльники увязались
за компанию. Сели мы на электричку, выехали за город, разложили
еду-питье, стали костер разводить, и конечно сразу же повалил
дождь. Мы второпях что-то выпили, я разругался с подругой, да и
вообще под дождем на ветру сидеть радость невеликая. Я собрал
рюкзак, как и все, потом снял его, помог надеть рюкзак
подружке. И пошли мы обратно к станции. Иду и чувствую: от
кого-то несет дерьмом. Я не так, чтобы очень брезглив, но не
любитель острых ощущений. На половине пути я решил присесть,
как будто завязать шнурки: отстав от группы, я надеялся
избавится от тошнотворной вони. Не помогло. Жизнь не мила,
когда все вокруг пахнет дерьмом: и трава, и небо, и листочки, и
дождик, все воняет дерьмом. Электричка опоздала на час, и все
это время я приглядывался к друзьям, пытаясь выяснить, от кого
исходит вонизм. (Мою племянницу учила бабушка, что говорить:
Здесь воняет! - нехорошо, надо говорить: Здесь плохо пахнет! В
ответ девочка упрямо повторяла: "Здесь плохо воняет!").
Уже дома я понял, что ввиду врожденной невнимательности
поставил рюкзак на чью-то кучу, но ощущение безысходности
запомнилось, и фраза "жизнь-дерьмо" для меня не пустой звук.
Сейчас же она приобрела новые краски. Я вляпался глубоко и по
уши, обратной тропы не видно, и не видно даже намека на
обратную тропу.
Анна, или черт ее знает, как зовут, зашевелилась,
потянулась, открыла глаза, посмотрела на меня и пролепетала:
- Мы с тобой, как Бонни и Клайд!
Да, мое будущее перестало быть светлым, а приобрело
буро-коричневые тона, как на ранних картинах Ван Гога...

12. Донна Роза
Испания. Все называют меня Дон Хуан. Я иду по площади в
направлении к церкви. Там меня ждет незнакомая девушка, от нее
- перегар на гектар. На вскидку, вчера дамочка "Мадеру" с
пивом мешала в пропорции один к трем. Девчушка облачена в
длинное с блестявыми украшениями платье с грандиозным вырезом.
На голове красуется бескозырка, причем надписи на ленточке не
разобрать. Она говорит мне, что некая Донна Роза вызвала ее на
дуэль из-за меня.
Я спрашиваю:
- А неужели бывают дуэли между женщинами?
- Глупенький, мне же надо отстоять твою честь, - говорит
мне девушка.
- Ну раз честь, тогда иди, - сразу соглашаюсь я, - семь
футов под килем и удачи в бою.
Моя суженая закусывает ленточки от бескозырки и
целеустремленно выдвигается в церковь. Слышны женские крики,
итальянская речь, причем преобладают лишенные смысла фразы из
серии: "лашантами кантана", "кам виз ми то Пасадинас", "байло
байла" и "хафанана", куранты на церквухе играют "Загорелся
кошкин дом", вдруг все разом стихает, всплывает фраза:
"советико облико морале", за ней дикий крик, несколько монахинь
выносят окровавленную девушку, которую я благословил на
поединок. Я пытаюсь плакать. Вообще я ее не знал толком, но
жалко, красивая девушка, такая нелепая смерть. Одна из манахинь
подходит ко мне и сует записку. Записка написана на английском,
понять, что в ней написано, я не могу, попросить перевести
некого. Вдруг слышится голос, как за кадром в советских
фильмах:
- Мой Дон Кихот, он же Дон Хуан, он же Дон Педро, он же
Дон Гвидон. Сегодня вечером, в девять пятнадцать утра, на
могиле твоей безвременно ушедшей жены, и чтобы без опозданий,
ты понял? Я ждать не буду, так и знай!
Посмотрел на подпись: Донна Роза.
- Анна? - переспрашиваю я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25