— Мне бы в пустыне жить. Все эти магнолии, кипарисы, эвкалипты — излишняя роскошь. Единственное растение, которое я люблю по-настоящему, кактус.
— Я удивляюсь, что вы до сих пор одна,— сказал Силован.— Такая молодая интересная женщина...
Дерево, которое прикрывало Иону своей пышной кроной, как зонтом, высохло. Ионе до слез было жалко дерева.
— Что с тобой? — спросило дерево.
— Мне тебя жалко,— ответил Иона.
— Бессовестный,— сказало дерево,— весь мир в огне, а ты плачешь из-за какого-то сухого дерева!..
Железное у тебя здоровье, братец...— сказал доктор.
Иона сидел на балконе, ноги его были бережно обернуты одеялом.
...Но не будь Евы, ты бы давно концы отдал.
Доктор был в военной форме и заметно этим гордился, хотя Иона находил, что мундир делает еще более нелепой долговязую фигуру. Старик заметно похудел, но выглядел бодрее, чем прежде, когда беспечным штатским разгуливал по городу.
— Вот и дожили мы,— сказал доктор,— враг бежит!
Иона кивнул и улыбнулся. Разговаривать ему не хотелось.
Через неделю Ионе разрешили выходить на улицу.
Врач посоветовал ему хотя бы полчаса в день проводить у моря — дышать свежим воздухом.
Иона не чувствовал слабости, только иногда все его тело так обмякало, что он рукой шевельнуть не мог. Именно тогда возвращались те странные, но удивительно явственные видения, которые мучили его во время болезни. Особенно пугался он, когда видел перед собой лицо Вахтанга. Иона с ужасом думал о том, что его глупые мысли и недостойное поведение каким-то образом могли повредить сыну.
Люди воюют, упрекал себя Иона, а я тут из-за сухого дерева плачу... Но ведь и дерево тоже жалко?
Иногда Ева ходила с ним к морю. Она больше не купалась. Босиком шла по берегу и собирала разноцветные камушки. Берег был пуст. Только иногда какой-нибудь солдат приходил, чтоб простирнуть гимнастерку. И никто не купался и не гулял по берегу.
4. «ИДИ И СМОТРИ»
Однажды утром, когда Иона был в школе, прибежал соседский мальчик и сообщил: Вахтанг приехал!
Вахтанг сидел на балконе и смотрел, как отец спешит к дому. Когда Иона, запыхавшись, поднялся по лестнице, Вахтанг встал и протянул ему руку. Но Иона обнял сына и прижал к груди.
«Как он вырос!» — подумал Иона и разрыдался.
— Ладно, ладно,— успокаивал Вахтанг, похлопывая отца по спине,— будет плакать, успокойся!
— Сынок,— всхлипывал Иона, уткнувшись лицом в гимнастерку Вахтанга,— приехал, живой, здоровый!
— Видишь, приехал, руки-ноги на месте. Перестань!
Но Иона не мог успокоиться.
— Осиротели мы с тобой, сынок, нету твоей матери,— Иона еще горше заплакал, потому что ему стало жалко Элисабед, которая не дождалась сына.
— Постарел отец, сдал,— заметил Вахтанг.
— Да-да,— поспешил согласиться Иона, утирая слезы.— Время пришло, вот и постарел.
Вахтанг снял очки, протер платком стекла и снова надел. Офицерский мундир делал его стройней и мужественней, на груди сверкал орден.
— Ну, как вы здесь поживаете? — прохаживаясь по балкону, спросил Вахтанг, Потом он достал папиросы и протянул отцу:
— Кури.
Оба задымили.
— Как ты изменился! — сказал Иона, разглядывая сына.
— Разве?
— Вырос, возмужал.
Когда Иона плакал на груди у Вахтанга, ему показалось, что он обнимает гранитный памятник. Теперь, немного успокоившись, он почувствовал, что перед ним сидит до боли близкий, родной человек, живой Вахтанг, его плоть и кровь. Но первое впечатление было настолько глубоким, что он через минуту снова увидел перед собой сильного, уверенного в себе мужчину, которого отнюдь не портили очки. Напротив, стекла грозно поблескивали в круглой металлической оправе, и казалось, что они так же неотъемлемы от всего облика Вахтанга, как, скажем, нос или ухо, как будто из чрева матери он так, в этих очках, и появился на свет божий.
— Почему ты не писал? — спросил Иона.
— На войне не до писем, отец.
— Пару слов мог бы черкнуть.
Вахтанг улыбнулся. Улыбаясь, он становился чужим и далеким, такая холодная, вымученная была эта улыбка.
— Что же мы стоим? — всполошился Иона.— Идем в дом.
— У тебя постояльцы,— заметил Вахтанг.
— Да.
Иона схватился было за вещевой мешок Вахтанга, но тот его опередил.
— Я на три дня приехал... Отчего мама умерла? — спросил он.
Что мог ответить Иона?
Иона пропустил сына вперед и остановился в дверях.
—- Где я буду спать?
— Ты...
— Лягу на пол!
Вахтанг сел на кровать, раскрыл мешок и достал консервы, хлеб, колбасу. Все это он передал Ионе, а Иона разложил еду на столе.
— Пойду вина принесу,— сказал Вахтанг.
— Зачем? — удивился Иона.
— Отметим мой приезд. Хотя нет,— Вахтанг встал.— Сначала пойдем на кладбище.
Могила заросла травой, и надгробия не было видно. Вахтанг сел поодаль, вырвал травинку и стал теребить ее зубами. Стояла мертвая тишина, только посвистывала невидимая птица, укрытая листвой. Аллею, ведущую под гору, окаймляли ряды стройных кипарисов. Иона украдкой поглядел на Вахтанга — не плачет ли. Но очки блестели на солнце, и трудно было разобрать, стекло это или слезы.
Вахтанг поднялся.
— Надо привести могилу в порядок,— сказал он,— лопата найдется?
— Да, у сторожа.
— А где он?
— Там, внизу,— Иона махнул рукой в сторону кипарисов.
— Пойду принесу.
— Я сам пойду,— сказал Иона,— он меня знает.
Когда Иона принес лопату, он увидел, что Вахтанг уже скинул гимнастерку и взялся за дело. Он пучками вырывал траву и отбрасывал ее в сторону. Иона глаз не мог отвести от мускулистой, блестящей от пота спины.
— Вот лопата,— сказал Иона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21