Иона посмотрел на круглый темный отпечаток костыля на чистой ткани и ответил:
— Сахар.
— Давай его сюда! —потребовал солдат.
— Дать? Тебе?. — удивился Иона и крепче прижал к груди мешок.— Почему?
— Потому что мне нужен сахар,— продолжал улыбаться инвалид.
Издали, наверное, казалось, что мирно беседуют старые друзья.
— Но и мне он нужен. Зачем я должен отдавать его тебе? — Иона тоже улыбался, хотя уже понял, что его грабят.
Иона много слышал о грабителях, но никогда не мог представить, что они выглядят так обыденно. И главное, никак не ждал этого от солдата.
— А затем,— ответил инвалид спокойно,— что ты спекулянт.
— Я — спекулянт? — изумился Иона. Но у него даже от сердца отлегло: он понял, что солдат явно его с кем-то путает...
— Именно ты! — подтвердил инвалид и, уткнув конец костыля в грудь Ионе, больно прижал его к стене.
— Убери костыль,— попросил Иона.
— Отдай сахар, уберу.
— Но почему я должен отдать тебе сахар? — чуть не плача, спросил Иона.
— Ты сам знаешь, почему. И отдавай скорее.
— Не дам! — вдруг рассердился Иона, но тут же добавил значительно мягче: — Вот если бы ты попросил по- хорошему, я бы дал. У меня сын на фронте.
Так я тебе и поверил — на фронте! Откуда может
быть сын у такой обезьяны! — Инвалид безмятежно улыбался.
—Слушай, братец, оставь меня в покое,— примиряю сказал Иона,— хочешь, я тебе отсыплю немного?
— А-а, испугался, спекулянт несчастный, сортирная крыса! Давай сюда все, пока я тебе костылем голову не размозжил!
— На, бери! — Иона протянул инвалиду мешочек. И вовсе не потому, что испугался. Наглость и подлость этого человека выхолостили ему душу.
— То-то же! — торжествующе воскликнул солдат и забрал сахар.
— Что здесь происходит? — это был патруль — худой низкорослый лейтенант и два солдата.
— Ничего,— пожал плечами инвалид,— беседуем.
— Почему ты забрал у него сахар? — Лейтенант, должно быть, все видел.
— Какой еще сахар? — поразился инвалид, хотя держал мешочек в руках.
— Верни сейчас же!
— Тебя не спросили! — окрысился инвалид.
Лейтенант вспыхнул, и сразу стало заметно, какой он
еще молодой: лет двадцати — не больше.
— Отдай назад сахар, я тебе говорю! — прикрикнул
он.
— Ты, значит, на стороне этого спекулянта? — продолжал удивляться одноногий.
— Я — учитель. И у меня сын на фронте,— тихо сказал Иона.
— Врет, сволочь! Спекулянт он! Ради этих тыловых крыс я ногу потерял! — лицо инвалида исказилось, на губах выступила пена, и он завопил, размахивая костылем:— Оставьте меня, я контуженый! Убить могу! Я за себя не отвечаю!
— Я сам отдал ему сахар,— вдруг сказал Иона.
— Он сам! — подхватил инвалид. — Слышите? Он сам дал! Что вы прицепились? Я раненый, я контуженый!
— Ты говоришь, что сам отдал ему сахар? — переспросил лейтенант, словно не веря своим ушам.
— Да,— Иона старался не смотреть ему в глаза.
— Ты тоже хорош, два сапога — пара,— махнул рукой лейтенант и, разорвав образовавшийся возле них круг любопытных, пошел к выходу. Солдаты, оглядываясь на ходу, последовали за ним.
— Чего им надо, не понимаю! — как ни в чем не бывало обратился контуженый к Ионе. — Скажи, разве я виноват,— он заглядывал Ионе в глаза,— только честно скажи, без дураков.
— Эх, какой же я спекулянт,— с упреком вздохнул Иона. Сейчас ему хотелось только одного — поскорей уйти отсюда.
— Знаешь, друг, я озлобленный, на всех озлобленный! Был парень — хоть куда, а сейчас — обрубок. Ни жене не нужен, ни детям.
— Тогда отдай мой сахар,— приободрился Иона.
— Сахар? — солдат так изумился, словно вообще не знал такого слова. Он даже повторил его, вникая в забытое значение: — Сахар?
— Да. Мой сахар.
— Пожалуйста,— инвалид протянул Ионе мешочек.— Бери, я не жадный. А еще говорил, что сам мне отдал. Забыл? Скупердяй! Сначала дал, а потом отнимает. Бери!
Иона с отвращением посмотрел на сахар, повернулся и ушел.
Иона рыл убежище на школьном дворе. Его назначили начальником противовоздушной обороны, но в отряде были одни женщины, поэтому работать приходилось ему.
Вода в яме стояла по колено.
«Ничего,— думал Иона,— замажем цементом, и все будет в порядке. Но спасет ли это от бомбежки?»
К Ионе подошла маленькая девчушка. Мать ее, беженка из Белоруссии, работала в школе уборщицей.
— Это могила? — спросила девочка.
— Нет.
— А что же это?
— Убежище.
— А моя бабушка и моя сестричка в могиле спят. Скажи — они проснутся?
— Проснутся.
— И мама так говорит. Но разве мертвые просыпаются?
«Элисабед тоже, наверное, в воде лежит. Когда могилу вырыли, сразу водой наполнилась. Лежит Элисабед и раскрытыми глазами вверх глядит. Фу ты, сила нечистая, какие только мысли не лезут в голову!»
Элисабед и перед смертью не простила его, не примирилась. Позвала к себе и сказала: «Помни и знай: я в твоем доме была только жиличкой». Странно, что эти же слова повторил Силован над ее могилой.
«Покойница,— сказал он,— была гостьей в этом мире, недолгим постояльцем, и теперь она вернулась под вечный кров». Иона стоял, обнажив голову, и мял в руках шапку. В ушах звенели слова жены, сказанные перед смертью: «Я к тебе по ночам приходить буду, не дам тебе покоя». За что? — удивлялся он, налегая на лопату.— Чем я ее обидел? Что сделал такого?
Каждый вечер он засыпал со страхом, но снов никаких не видел. Только среди ночи просыпался внезапно, как от толчка, садился и, вперив глаза в темноту, спрашивал: «Что я ей сделал?»
От усталости в голове у него гудело, но сквозь монотонный гул все равно пробивались поразившие его воображение слова:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21