Он описал эту вещицу, и я не поверила своим ушам: мне доподлинно известно, что вторую такую вряд ли сыщешь. Ее изготовил один мастер-златокузнец в Польше более двухсот лет назад. Да, Анна Мария, я знаю происхождение этого медальона, но не понимаю, как и почему он оказался у тебя.
Я попросила Ревекку рассказать мне все, что ей известно об этом украшении.
– Этот медальон мой отец отдал Бонавентуре Спаде в уплату за скрипичные занятия с Рахилью.
Я так и эдак взвешивала ее слова, но тем не менее ничего не понимала.
– Вы думаете, дон Спада продал медальон?
– Не исключено. Этот дон Спада был весьма своеобразный мужчина, даром что священник. Его вкрадчивый голос и задушевный взгляд, который, казалось, проникал в самые глубины вашего сердца, помогали ему втереться в доверие к кому угодно. Бонавентуру равно любили и мужчины, и женщины – и он сам готов был любить всех и вся. Он завоевал доверие моих родителей, а сам похитил целомудрие моей сестры – и подарил нам Сильвио!
Сильвио! Как неожиданно, без всяких усилий со стороны моего приятеля, раскрылась тайна его происхождения! Ему для этого не пришлось ни прочесывать книги скаффетты, ни выискивать какие-то намеки, ни подговаривать друзей порыскать там и сям, чтобы дознаться истины. И все же это были дурные новости.
Я с удвоенной нежностью и сочувствием взглянула на Сильвио, на моего милого дружка, который и вправду оказался ни то ни се – отпрыск священника и еврейки да еще содомит в придачу! Большего изгоя трудно было себе даже вообразить.
Ревекка тоже обернулась к племяннику, который сидел рядом с нами как ни в чем не бывало, ничуть не огорченный и не взволнованный.
– Когда я смотрю на него, – призналась она, – я так и вижу глаза, и улыбку, и руки сестры… она ведь была мне и солнцем, и луной.
– Но как же, – я наконец опомнилась и смогла связать два слова, – как же ее ребенок мог попасть в Пьету и вырасти там?
– Расскажи ей, Zi?tta!
Ревекка печально вздохнула:
– Наш отец впал в такой гнев и отчаяние, что отрекся от Рахили, которая в ту пору уже была далеко не дитя, а женщина двадцати восьми лет – женщина, которой, как он разорялся вовсю, следовало бы уже кое-что соображать. Он захотел привлечь Спаду к суду, но все его попытки лишь привели к тому, что младенцем в конце концов заинтересовался Совет Десяти. Сильвио едва исполнился месяц – Рахиль к тому времени уже лежала больная, – как к нам пришли cattaveri и забрали его, чтобы окрестить и вырастить христианином в приюте для подкидышей.
Многие наши соседи и даже кое-кто из родственников одобряли такой исход дела, дескать, зачем полухристианскому дитяти расти в условиях крайней нищеты, без всяких надежд на будущее? «Ospedale della Piet?» – это вам не гетто; там ему дадут и пищу, и кров, и хорошее образование, выведут в жизнь.
Рахиль умерла, и отец остался безутешен. Он было пожелал забрать внука из приюта, но выторговал лишь право для меня шить и чинить платья для figlie di coro. Вот так я смогу время от времени навещать Сильвио и приглядывать, как он там. У друзей моего отца, в свою очередь, тоже нашлись друзья среди членов правления, которые и позволили нам определить Сильвио ко мне в ученики, как только он достаточно подрос. Тем не менее за ним сохранялись такие же права и преимущества, что и у любого жителя la Serenissima. Словом, мы устроили небольшой еврейский заговор.
– И ты все это время знал? – обернулась я к Сильвио.
– Я знал только, что за стенами приюта есть добрая душа, которая почему-то заботится обо мне, приносит мне иногда сласти и не забывает похвалить. Я считал, что мне жутко повезло.
Ревекка склонилась к нему и поцеловала в щеку.
– Значит, тогда, на острове, ты уже знал!
– Нет, еще не знал. Вся история вышла на свет, когда я начал выпытывать у Ревекки – и надо сказать, не без опаски, – не знает ли она что-нибудь о твоем медальоне. Как ты сама убедилась, она знает о нем все.
– Нет, с тех пор как медальон ушел из рук дона Спады, я о нем больше не слышала. Я всегда считала, что учитель моей сестры любил ее столь же горячо, как она, на свою беду, любила его. Мне больно думать, что он проиграл или продал единственную памятную вещь, что оставалась у него от Рахили, – не считая, конечно, сына, которого он не мог признать, иначе лишился бы и доброго имени, и средств к существованию. Священникам тоже приходится добывать себе хлеб насущный, а такой человек, как Бонавентура Спада, возможно, нуждался в наличных деньгах даже больше, чем его собратья. А за этот медальон наверняка давали хорошую цену.
Ревекка взглянула на меня и добавила:
– Сильвио рассказал мне, как он попал к тебе и через кого. Но почему – тут я теряюсь в догадках.
– Выходит, вы в не меньших потемках, синьора, чем я сама! Я надеялась, что вы сможете рассказать мне что-нибудь о владельце Banco Giallo: это он послал мне медальон через герра фона Регнацига, местного консула архиепископа Майнцкого.
– Могу только казать, что Желтым банком владеет хороший и надежный человек. У меня не раз были с ним дела.
– Скажите, синьора… – начала я, но тут же запнулась. – В самое последнее время не рекомендовали ли вы его какой-нибудь знатной даме?
– За последнее время я рекомендовала его доброй полудюжине знатных дам. Благодаря моим особым отношениям с Пьетой мне легче попадать в город, чем другим женщинам из гетто, так что у меня много клиенток среди дворянства.
– А с Фоскарини вам приходилось иметь дела? – Я затаила дыхание.
– Да, с матерью. У нее вечные неприятности из-за детишек. Наверное, слишком много денег – это почти так же плохо, как и слишком мало. Только старшим сыном, Марко, она может гордиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86