Разве я когда-нибудь забуду, какую роль сыграл ты в моей жизни? Чем ты оплатишь мне свой долг? Уж не тем ли, что будешь обольщать крестьянок на постоялых дворах и увлекать меня за собой, чтобы потом бросить. Если у тебя такие замыслы, то лучше не удаляйся от Боготы, — ты меня знаешь. Ты поплатишься за это!
— Тебе хорошо известно, что я до смешного беден.
— Мне все уши прожужжали этим, когда ты бывал у меня. Но ведь я прошу от тебя не денег, а места в твоем сердце.
— Зачем ты молишь меня о том, что я сам уже отдал тебе добровольно? Я все оставил ради тебя и самого себя отдал на произвол судьбы, не задумываясь о последствиях. Хватит ли у тебя мужества, чтобы страдать и верить?
— Разве я не всем для тебя пожертвовала?
— Ты боишься Касанаре?
— Я боюсь за тебя.
— Судьба одна, а нас двое.
Такой разговор вели мы вечером в одной из хижин Вильявисенсио, дожидаясь жандармского офицера. Наконец, перед нами предстал приземистый человек в форме цвета хаки, с седеющей шевелюрой, щетинистыми усами и несомненно пьяница.
— Здравствуйте, сеньор, — пренебрежительно сказал я ему, когда он остановился на пороге и оперся на саблю.
— О поэт! Эта девушка — достойная сестра девяти муз! Надо быть поласковее со старыми друзьями!
И он обдал меня спиртным перегаром.
Сев на скамейку рядом с Алисией и прижимаясь к ней, он прохрипел, хватая ее за руки:
— Какой бутончик! Ты уже забыла меня? Я — Гамес-и-Рока, генерал Гамес-и-Рока! Когда ты была маленькой, я сажал тебя на колени.
И он попробовал повторить это теперь.
Алисия вскрикнула, изменившись в лице:
— Нахал! Нахал! — И она оттолкнула его.
— Что вам угодно? — с негодованием закричал я и плюнул ему в лицо.
— Что с вами, поэт? Того ли заслуживает благородный человек, который хочет избавить вас от тюрьмы? Оставьте мне ее, я друг ее родителей, а в Касанаре она у вас погибнет. Я сохраню молчание. А вещественное доказательство — мне, мне... Оставьте ее мне!
Не дав ему кончить, я в порыве гнева сорвал с Алисии туфлю и, отшвырнув жандарма к стене, принялся бить его туфлей по лицу и по голове. Генерал, невнятно бормоча, рухнул на мешки с рисом в углу комнаты. Там он и заснул с громким храпом, а мы с Алисией и доном Рафо, полчаса спустя, уже ехали по бескрайним степям.
— Кофе готов, — произнес дон Рафо, подойдя к гамакам, затянутым сеткой от москитов. — Просыпайтесь, дети, мы в Касанаре.
Алисия приветствовала нас весело и ласково.
— Уже восходит солнце? — спросила она.
— Еще рано, Звездный воз только склоняется к горам. — И, указав на цепь Кордильер, дон Рафо добавил: — Простимся с ней, мы ее больше не увидим. Теперь будут только льяносы, льяносы и льяносы.
Мы принялись за кофе. Из степи до нас доносилось дыхание утра, запах свежих трав, сырой земли и недавно срубленных веток. Тихо перешептывались пальмы под прозрачным звездным небом, благоговейно склоняя к востоку свои веерообразные кроны. Неожиданное веселье кипело в жилах, и души наши возносились ввысь вместе с воздухом пампы, радуясь жизни и свету.
— Как прекрасен Касанаре! — повторяла Алисия. — Не знаю почему, но, как только я попала в степь, у меня исчезла боязнь перед нею.
— Эти края, — объяснил дон Рафо, — влекут к себе и своими радостями и своими страданиями. Здесь, даже умирая, человеку хочется целовать землю, в которой ему суждено истлеть. В этой бескрайней степи никто не чувствует одиночества: солнце, ветер и бури — наши братья. Никто не боится и не проклинает их.
И, произнеся эти слова, дон Рафо спросил меня, такой ли я хороший наездник, как мой отец, и так ли смело встречаю опасность.
— Каково семя, таково и племя, — хвастливо ответил я, а Алисия, освещенная пламенем костра, доверчиво улыбнулась.
Дону Рафо было за шестьдесят. Он держал себя с достоинством человека, знавшего лучшую жизнь. Седеющая борода, спокойные глаза, средний рост и даже блестящая лысина — все в его внешности было приятным, и он невольно вызывал в людях симпатию и расположение к себе.
Когда мы с Алисией прибыли в Вильявисенсио, он, услыхав мое имя и узнав о грозящем мне аресте, пришел к нам с доброй вестью — генерал Гамес-и-Рока клятвенно обещал оказать мне поддержку. В Вильявисенсио дон Рафо сделал для нас все покупки по заказу Алисии и вызвался быть нашим проводником в Касанаре и обратно. На время своей поездки в Арауку он предложил поселить нас в ранчо одного из своих клиентов, где мы могли бы спокойно прожить несколько месяцев.
В Вильявисенсио дон Рафо попал случайно, по дороге в Касанаре. Разорившись и овдовев, он свыкся с льяносами и каждый год ездил туда, торгуя скотом и мелочным товаром, который закупал на средства зятя. Он никогда не приобретал больше пятидесяти голов скота зараз, а теперь гнал на скотоводческие фермы в низовья реки Меты несколько лошадей и двух мулов, навьюченных дешевым товаром.
— Значит, вы утверждаете, что избавились от происков генерала?
— Вне всякого сомнения.
— Как меня напугал этот негодяй! — прибавила Алисия. — Я дрожала, как лист. Явился в полночь! Сказал, что знает меня!.. Но он получил по заслугам.
Дон Рафо похвалил мою смелость: «Таким людям, — сказал он, — только и жить в Касанаре!»
Не переставая разговаривать, он распутал лошадей и надел на них уздечки. Я помогал ему, и вскоре мы были готовы к дальнейшему пути. Алисия, светившая нам фонарем, упрашивала дождаться восхода солнца.
— Значит, этот Пипа — степная лисица? — спросил я дона Рафо.
— Хитрейший вор и грабитель. Его несколько раз сажали в тюрьму, а он, как вылечится там от лихорадки, убежит и опять с еще большей дерзостью продолжает разбойничать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83