Окончив пансион в Варшаве, Стефа поступила на курсы и встретила там много старательно учившихся молодых людей. В большинстве своем это были благородные юноши, исполненные высоких идеалов. Стефа просто не представляла, что могут существовать люди и другого рода. Подметив ее легковерность и захваченный красотой девушки, Пронтницкий возмечтал добиться ее и приступил к осаде, с мастерством лицедея разыгрывая роль человека высокой души.
Однако отец Стефы, узнав, что молодые люди признались друг другу в своих чувствах, не позволил им все же объявить о помолвке.
В прекрасные душевные качества Эдмунда старый Рудецкий не верил. Он слишком хорошо знал Пронтницкого-папеньку, пользовавшегося не самой доброй славой. В своей же дочке Рудецкий видел столько душевного благородства, богатства чувств и высоких идеалов, что не мог не встревожиться, видя, кого она наметила себе в спутники жизни. Он не сомневался, что конец идиллии наступит очень быстро, и боялся за Стефу…
Предчувствие его не обмануло.
Пронтницкий-папенька, на словах одобряя намерения сына, с ловкостью судебного крючкотвора стал вынюхивать, каково будет приданое Стефы. Узнав, что оно выразится «всего лишь» пятизначной цифрой, «папенька» ужасно оскорбился. Он велел сыну немедленно порвать со Стефой, убеждая, что Эдмунд, с его красотой и громкой фамилией, обязан жениться самое малое на ста тысячах.
Нужно заметить, что и Стефа стала приглядываться — нет ли пятен на ослепительном солнечном диске ее идеала? Природный ум и чуткость не подвели девушку.
Закопченное стекло, сквозь которое так хорошо рассматривать пятна на солнце, вложил ей в руки сам Пронтницкий-папенька: впервые явившись с визитом к отцу Стефы, он начал с вопроса, какое Стефа получит приданое.
Это и решило все. Пан Рудецкий воспротивился помолвке, радуясь, что проник в истинные замыслы Пронтницких. Тогда же и Стефа открыла на своем солнце пятна эгоизма и никчемности. Возвышенные чувства оказались маской, за которой таился грубиян, все на свете стремившийся использовать в свое удовольствие.
Словом, Эдмунд внезапно предстал перед ней в облике хищного цветка, который прекрасным запахом и красотой приманивает легковерных насекомых, а когда они, обманувшись, поддаются магнетическому притяжению, смыкает над ними лепестки и являет свою подлинную сущность, убивая жертвы ядом.
Стефа оказалась в одном крохотном шажке от готовых хищно сомкнуться лепестков. Но ей удалось вовремя спастись.
Сейчас, вспомнив все, она уселась на пенек и, обхватив колени, грустно понурила голову.
Первое разочарование оставило горечь в ее душе. Безграничная вера в людей исчезла. Девушка искренне полагала, что горших переживаний ей на долю уже никогда не выпадет, забыв, что ей всего девятнадцать и темперамент у нее пылкий.
Порвав с Эдмундом, Стефа решила покинуть родительский дом. Охваченная стыдом и горем, жаждала бежать как можно дальше.
Живая натура девушки побуждала ее рисовать в мечтаниях исполненные фантазии и многоцветья романтические картины. Стены отчего дома вдруг стали душить ее. Все попытки удержать ее оказались тщетными, и родители сдались, решив, что это минутный каприз, вызванный первым настигшим в жизни разочарованием. После недолгих столкновений с родителями она выехала в сопровождении отца искать место домашней учительницы.
Подыскать соответствующее место оказалось нелегко. Иногда что-то не подходило Стефе, иногда — пану Рудецкому. После множества неудач удалось все же найти желаемое у баронессы Эльзоновской.
Однако баронесса поинтересовалась, не будет ли девушке скучно в Слодковцах, где живут лишь сама баронесса с дочкой, старый отец баронессы и такой же старый приживальщик, бывший учитель брата баронессы. Но Стефа жаждала как раз тишины.
Пан Рудецкий, поведав баронессе все обстоятельства, заставившие Стефу покинуть отчий дом, попросил опекать дочку, что баронесса ему обещала твердо и не без сердечности.
Пана Рудецкого беспокоило лишь аристократическое происхождение баронессы. Он помнил, что даже в домах попроще к домашним учительницам относятся по-разному, и мучился при мысли, что в этом магнатском поместье к его дочери будут относиться без должного уважения.
Правда, он знал, что родовая аристократия в большинстве своем исключительно благородна в обхождении и настоящий шляхтич несравненно вежливее, чем богатый выскочка, Баронесса же показалась пану Рудецкому дамой высшего света, державшейся самую чуточку холодно, но не лишенной симпатичных черт характера.
Вскоре Стефа познакомилась со своей ученицей. Люции минуло шестнадцать. Довольно хрупкая, рафинированная и красивая девочка с очень светлыми волосами и голубыми глазами, она не походила на мать ни обликом, ни манерой держаться. Со Стефой она подружилась быстро.
Стефа встала с пенька и направилась в глубь леса.
— Выдержу ли я тут до конца? — шепнула она. — Ой, сомневаюсь!
Ее любовь к Пронтницкому, молниеносная и недолговечная, словно бабочка-поденка, совершенно угасла. Беспокоило ее нечто иное. Все были к ней добры, особенно старый дедушка Люции, пан Мачей Михоровский — старосветский магнат, исключительно милый, ласково звавший ее Стеней, что, по его словам, напоминало ему что-то из его прекрасных юных лет. Какого рода были эти воспоминания, Стефа ведать не ведала, но была благодарна старику за его к ней симпатию и отеческую заботу. Зато Стефа терпеть не могла его внука, владельца Слодковиц майората Вальдемара Михоровского. Он жил за две мили отсюда, в майоратском поместье Глембовичи и в Слодковцах бывал часто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33