Оживленная, улыбающаяся, она поднимала тяжелые горшки. Панна Рита, в длинной амазонке, прислонившись к стеклянной стене теплицы, внимательно присматривалась к ней. Ее удивлял садовник, смотревший на Стефу прямо-таки с благоговением. Этот старик, с незапамятных времен служивший в Слодковцах, вечно ходил хмурый, не говорил, а бурчал. Только Вальдемар удостаивался его расположения, а теперь его добилась, сама о том не зная, и Стефа. И панна Рита думала о Стефе: «Можно ли ее сравнить с этими тепличными цветами? Наверняка нет. Она — полевой цветок, полный жизни, согретый солнцем, а не искусственным теплом. Прелестный цветок, с нежным и стойким запахом, непохожий на эти вот, в вазочках, привязанные к колышкам. Тепличные цветы — это мы, мы заключены в рамки „нашего круга“, как они заключены в горшочки, привязаны к нашим предрассудкам, как они — к колышкам».
— О чем вы задумались? — спросила Стефа.
— О том, что вы несравнимы с этими тепличными цветками. Вы скорее напоминаете цветущую степь, многоцветную, задорную, исполненную поэзии и музыки.
Стефа засмеялась:
— Чересчур лестно для меня, но все равно красиво.
— Автор этих слов — не я, а майорат. Я вас еще не знала, когда он в этих именно выражениях говорил мне о вас. Ага, вот и они!
Показались мужчины. Трестка гордо вздернул голову. Вальдемар шагал, задумавшись. Рита спросила его:
— Помните, вы сравнивали панну Стефанию с цветущей степью? Сегодня я убедилась, что вы были совершенно правы.
Михоровский посмотрел на панну Риту, потом на Стефу и спросил:
— А почему вам это пришло в голову именно сегодня?
— Потому что я увидела панну Стефанию посреди этих цветов и поняла, что она в самом деле похожа на цветущий луг.
— Не луг, а степь, — сказал Вальдемар. — На цветущую, широкую украинскую степь. Луг — это что-то небольшое и тесное. А панна Стефания таит в себе нечто более… более…
Он сделал широкий жест рукой.
Стефа рассмеялась:
— Господа, слишком много комплиментов на мою долю!
— Вы так говорите, чтобы получить их еще больше, — сказал Вальдемар и прошел в оранжерею. Когда он отошел достаточно далеко, Трестка поправил двумя пальцами пенсне и с видом знатока заявил:
— Мне пришло на ум иное сравнение относительно панны Риты. Она напоминает статую Афины Паллады. Только нет щита, шлема и копья. Я имею в виду — осязаемых. Они у нее тем не менее есть… — и он загадочно усмехнулся.
— Весьма вам благодарна. Выходит, копьем я наношу вам раны, щитом защищаюсь от вас… что там у меня еще есть? Ну, довольно! Сравните теперь панну Стефанию с какой-нибудь богиней.
— Панна Стефания — словно Венера, только что вышедшая из пены морской.
— А вы — словно ехидный сатир, — отпарировала Стефа.
— Прекрасно! Добавьте ему еще рога, — рассмеялась панна Рита. — Вы невыносимы, пан Трестка. Вижу, мне так никогда и не привить вам хорошего вкуса. Как можно сравнивать меня со старой, обрюзгшей Афиной Палладой? Я-то думала, что стану Дианой. Панне Стефе надлежала бы Геба, богиня юности, или Психея. Тогда и вы могли бы стать хотя бы Гермесом.
— Вот спасибо!
— Вам не нравится? Что поделать! На Юпитера вам не хватит твердости. Но куда подевался майорат?
— Разговаривает с садовником.
— Я здесь, — сказал Михоровский, появляясь в дверях.
Вскоре они возвратились в усадьбу. На этот раз Рита пошла впереди с паном Тресткой, Стефа — рядом с Вальдемаром. Они шагали по узкой аллейке, с обеих сторон обсаженной мальвами. Высокие, усыпанные цветами кусты составили разноцветную стену; они источали нежный медовый аромат, смешивавшийся с запахом цветущих лип и теплым ветерком, дувшим с озера.
Вальдемар молчал, как и его спутница; он о чем-то задумался, она была весела. Наконец Стефа сказала:
— Почему вы сегодня не в настроении?
Он задержал на ней проницательный взгляд:
— Просто расстроен. В последнее время это со мной часто случается. Да вдобавок граф Трестка меня раздражает.
Стефа подумала: «Не потому ли его раздражает Трестка, что граф неотступно сопутствует панне Рите? Кто знает, так ли уж безответна любовь Риты к Вальдемару…»
Она ощутила легкий солнечный укол и, поколебавшись, решилась:
— От вас самого зависит, чтобы Трестка перестал вас раздражать.
— От меня? Ну да. Я, конечно, стараюсь умерять его кухонные шуточки, но не всегда это можно сделать, не рискуя вызвать скандал. Трестка плохо воспитан… или просто притворяется таким, считая, что так ему больше к лицу. К тому же это пошляк и циник.
Стефа не поняла, что хотел сказать этим Вальдемар, но ответила, следуя собственным мыслям:
— Панна Рита относится к нему довольно прохладно. Удивляюсь, как он, человек все же неглупый, этого не видит.
— Панна Рита должна с кем-то постоянно болтать о лошадях, это ее развлекает, — рассеянно бросил Вальдемар.
— А мне показалось, что скорее заставляет скучать.
Вальдемар остановился:
— Пани Стефания, а не поискать ли нам тему поинтереснее? Трестка, панна Рита и их чувства — это так нудно…
— Прошу прощения, — сказала Стефа холодно. — Извините, я и не предполагала, что нагоняю на вас скуку своей болтовней. Но вы первый начали об этом.
— Я говорил не о панне Рите, а о Трестке.
— Но то, что вы говорили, относилось и к ней.
— Ничуть!
Глаза Стефы вспыхнули гневными искорками. Встретившись с ней взглядом, Вальдемар усмехнулся:
— Вижу, мы не поняли друг друга.
— Быть может. Так у нас бывает часто.
— Я не вполне понял, что вы имели в виду, говоря о панне Рите? Что только от меня зависит… Что это должно означать?
— Простите, но я так жалею о своих словах, что повторять их никак не хочу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33