Люция положила ей голову на плечо:
— Зато я не ошибусь…
— Ты, Люди?
— Да, я люблю пана Эдмунда.
Воцарилось молчание. Люция спрятала лицо на груди Стефы и перестала дышать — словно по дыханию можно было отгадать ее мысли. Девичьей головке этот миг казался неимоверно трагическим. Все познания, почерпнутые из прочитанных французских романов, пришли ей на ум именно сейчас.
Дрожа, она ждала, что скажет Стефа. Быть может, именно теперь она признается, что любит Эдмунда по-прежнему, и он принадлежит ей?!
«Я бы тогда умерла», — думала девочка, сжимаясь от страха.
Стефа старалась успокоить Люцию, но ее саму охватила печаль — тот самый человек, каких-то пару месяцев назад прямо-таки загипнотизировавший ее, отыскал новую жертву.
Быть может, и на этот раз все повторится, и другая жертва быстро поймет, что все достоинства Эдмунда — в его красивом лице…
Х
Было воскресенье. После обеда пани Эльзоновская ушла к себе, а Люцию забрал пан Мачей, который любил порой поговорить с внучкой, прочитать ей что-нибудь из старых книг.
Стефа села за фортепиано. Оставшись одна в столовой, она играла с вдохновением. Вся тревога владевших ею чувств нашла выход в музыке.
Внезапно дверь распахнулась. В гостиную влетел Пронтницкий. С удивлением оглядевшись, он спросил:
— А где же панна Люцина?
Видя, что Стефа не отвечает, он прямо спросил ее:
— Так где же панна Люцина?
— У дедушки, — холодно ответила девушка. Пронтницкий зло щелкнул пальцами?
— Ну надо же! Именно сейчас!
Стефа удивленно глянула на него. Он сунул руки в карманы и признался, словно бы неохотно:
— Мы должны были сегодня здесь встретиться с панной Люцией… гм… с панной Лючиной. И на тебе — дедушка! Рок какой-то!
Панна Рудецкая встала и сурово произнесла:
— Очень вас прошу не вмешивать Люцию в ваши… помыслы и не употреблять более выражения «мы». Убедительно вас прошу.
— Что за казенный тон? — язвительно спросил Пронтницкий. — Хотите сыграть роль матери?
— Повторяю, я не позволю, чтобы вы говорили о Люции в таких выражениях, — хотя бы по праву ее учительницы.
— А что я такого сказал? Что мы здесь должны встретиться, и все. Каких-нибудь полгода назад вы были не столь суровы, когда речь шла о вас.
Ноги у Стефы подкосились. Она едва не упала. Справившись с собой, гордо подняла голову и четко произнесла:
— И это смеете говорить мне вы? Вы?
В ее словах прозвучало столько достоинства и уверенности в своей правоте, что Пронтницкий смешался. Использовав его замешательство, Стефа продолжала:
— Что ж, от вас этого можно было ожидать… Тем больше доводов, что я имею право запретить вам говорить о Люции в таком тоне.
— Вы не имеете права ничего мне запрещать! — сказал он.
— Даже по праву собственного опыта? — сказала она внешне холодно, хотя кипела от возмущения.
— Что тут сравнивать? Тогда было одно, сейчас совсем другое.
— Пан Пронтницкий, поговорим откровенно, — сказала серьезно Стефа. — Вы представляете себе последствия?
— Ну, а вы-то тут при чем?
— Люция находится под моей опекой, и я за нее отвечаю. И вижу в этом не только свою обязанность — я к ней по-настоящему привязана.
— Я ж ее не съем, — буркнул Пронтницкий.
— Вы выражаетесь довольно вульгарно. Но разговор не о том. Я не хочу, чтобы вы докучали Люции и кружили ей голову.
— Ох уж, зато вы цветисто выражаетесь! — расхохотался Пронтницкий.
Она прикусила губы и зарумянилась:
— Скажите мне вот что… Вы рассказали Люции?
— О чем?
— О своих чувствах к ней.
Эдмунд издал короткий смешок. Стефа побледнела. В его смехе прозвучали такая ирония и бесстыдство, что ошибиться было нельзя. «Боже, что за подлец!» — подумала она.
Пронтницкий подошел к ней так близко, что ей пришлось отступить на шаг, и сдавленно выговорил:
— Я не обязан перед вами отчитываться. Не надоедайте мне вопросами.
— Я и не собираюсь надоедать вам более. Прошу вас, пропустите меня!
Но разгоряченный Пронтницкий заступил ей дорогу:
— Если вы будете встревать между мной и Люцией, я уж найду на вас управу!
— Да неужели?! Вот не знала…
— Ну так узнаете! — взорвался он.
Кровь бросилась ей в лицо. Смерив его взглядом, девушка холодно отрезала:
— Попрошу вас не забываться!
— Предупреждаю вас: люблю я панну Люцию или нет, никому до этого нет дела!
— Вы лично меня нисколечко не интересуете. Меня заботит Люция.
— Боитесь, что она в меня влюбится? А что вы имеете против?
— И вы еще спрашиваете?
Пронтницкий внимательно посмотрел на Стефу. Охваченная гневом, она показалась ему прекрасной. Он придвинулся поближе и попытался взять ее за руку.
— Твоими устами говорит ревность, — шепнул он. — Ты все еще меня любишь…
Панна Рудецкая отшатнулась, выдохнула с отвращением:
— Глупец! Подлый глупец!
— Как вы смеете? Как смеете? — закричал он, побагровев от гнева.
— Убирайтесь! — указала на дверь Стефа.
За окном раздалось сухое тарахтенье мотора. Пронтницкий выглянул.
Перед входом стоял пунцовый глембовический автомобиль. Из него высаживался Вальдемар.
— Убирайтесь немедленно! — повторила Стефа, ничего не видя и не слыша вокруг.
Но Эдмунд и сам проворно направился к двери. На пороге он обернулся, издевательски расхохотался и прошипел:
— Да ухожу, ухожу! Защитник пожаловал. Уж его-то поласковей примут. Желаю удачи!
И он вышел, хлопнув дверями.
Обессилевшая Стефа, тяжко дыша, упала в кресло, закрыла лицо ладонями и разразилась слезами, неудержимо хлынувшими из глаз. Потом вскочила и опрометью кинулась к себе.
Пробегая по коридору, она слышала голос майората.
XI
Обед прошел мрачно.
Темные круги под глазами Стефы выдавали недавние слезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33