— Но я уверен, что вы ожидали меня не из-за дедушкиной тоски, а из-за своей собственной. Правда? — он дерзко заглянул ей в глаза.
— Вижу, в вашей компании безопаснее всего молчать, иначе вы делаетесь чересчур веселым.
— А вы моментально показываете коготки, — отпарировал он.
— О чем вы столь серьезно беседуете? — спросил граф Трестка, глядя на Стефу сквозь пенсне.
Вальдемар непринужденно сказал:
— Мы говорили о другом виде спорта. Я как раз просил панну Стефу сыграть нам.
— Панна Стефа играет на цимбалах? — спросил Трестка насмешливым тоном.
— Нет, на цимбалах я не играю, — ответила Стефа в точности тем же тоном.
— Жаль. Они так прекрасно звучат… Вальдемар нахмурился. Его стада охватывать злость.
Глянув на Трестку сверху вниз, он сказал, растягивая слова:
— Я надеялся, что у вас лучше вкус и нежнее уши… Трестка понял. И побледнел от злости.
Видя его замешательство, панна Рита с улыбкой сказала Стефе:
— Присоединяюсь к просьбе пана Вальдемара. Сыграйте нам что-нибудь. Я, увы, не играю, но музыку очень люблю.
— С удовольствием, но попозже.
— Да, сейчас шумно, а музыка любит тишину. Камердинер зажег лампы. Панна Рита стояла у окна, глядя на узкую светло-желтую полоску восходящего месяца.
Стефа и еще два-три человека подошли к ней. Вальдемар же отправился в столовую — Люция сообщила, что пани Эльзоновская хочет его видеть.
VI
Огромный стол, накрытый голландской скатертью с вытканным посередине гербом Михоровских, был накрыт к ужину. По краям его, словно солдаты в расшитых мундирах, стояли тарелки из толстого фарфора, расписанные изящными узорами. Рядом с ними, на подставках, ожидали гостей серебряные ножи, вилки и вычурные ложки. Напротив, будто шатры часовых, стояли Свернутые салфетки с ломтиками хлеба внутри. Картину дополняли хрустальные вазы с фруктами, стаканы, бокалы, несколько прекрасно подобранных букетов. У каждого прибора лежали цветы. Они были прихотливо разбросаны по столу, придавая ему вид майского поля.
Между главным столом и боковым, где стояли компоты, а также сервантом, сновали камердинер Яцентий и молодые лакеи в черных фраках с золотыми пуговицами и пунцовых рубашках; с ними вместе суетился лакей княгини Подгорецкой в желтой ливрее.
На стенах светились белые шары ламп, над столом висела бронзовая люстра, пламенеющая огоньками хрустальных подвесок; лучи света играли на серебре и хрустале.
В зал вошла пани Идалия, сопровождаемая Вальдемаром, которому она говорила по-французски:
— Это не званый обед, все должны чувствовать себя свободно. Но ты, Вальди, должен проводить к столу графиню Чвилецкую.
Вальдемар, будучи в веселом настроении, ответил:
— Как мило с вашей стороны, тетя, что вы отдаете мне под опеку эти алмазные копи. Но я охотно поменял бы их на одну-единственную жемчужину…
— Не шути. Я знаю, о ком ты… Странно, что эта девушка так тебя занимает.
Вальдемар нахмурился и, явно задетый, ответил:
— Панна Стефания не из тех, кто не заслуживает внимания.
— Но и не следует оказывать ей столько, как это сегодня делал ты.
— Я на такие вещи смотрю иначе.
— Что ж, сказано откровенно, — поджала губы пани Идалия. — Но предупреждаю — могут поползти сплетни. Я сама слышала крайне невежливое замечание Лоры…
— Ох! Пани графиня может говорить, что ей вздумается. Слушателей у нее найдется немного. И скажите ей, тетя, чтобы не делала при мне свои намеки, а то даже ее пресловутое «графское величие» не заставит меня молчать!
— Что значит «пресловутое»?
— Разве я должен вам объяснять, как в действительности обстоит дело с «графским» титулом Чвилецких?
Все это знают. Особенно ее кареты с довольно свежими гербами на дверцах и старый камердинер, весьма удивившийся, когда на его ливрейных пуговицах вдруг оказалась графская корона с девятью зубцами. Почему-то все без исключения хроники и гербовники и словом не упоминают о «графах» Чвилецких — что, конечно, весьма неделикатно с их стороны. Пани Идалия поморщилась:
— Пойдем к гостям.
К Стефе подошла графиня Чвилецкая, села рядом:
— Откуда вы родом? — тихонечко спросила она.
— Из Царства, пани графиня.
— И давно служите в учительницах?
— Это мое первое и последнее место.
— Вот как? Первое? И Идалия доверила вам Люцию? Молодая учительница покраснела.
— Должно быть, я сумела вызвать ее доверие, — сказала она, улыбнувшись.
— Сколько вам лет?
Удивленно глянув на графиню, Стефа, не раздумывая, ответила:
— Двадцать пять.
Графиня подняла к глазам лорнет на длинной золотой ручке.
— Да, весьма похоже, — сказала она убежденно, — Люция говорила мне, что вам девятнадцать, но я сразу поняла, что она ошиблась. Хорошо, что вы не скрываете своего возраста. Моей Михале столько же, хотя все считают, что ей меньше.
Губы Стефы задрожали от смеха, но в глазах мелькнуло сожаление. Она посмотрела на сидящую рядом графиню, всегда чопорную, похожую на старшую сестру пани Эльзоновской.
Графиня продолжала:
— Кажется, вы стали учительницей не из призвания?
— Да, но я начинаю любить свою работу, главным Образом оттого, что довольна своей ученицей.
Подошел Вальдемар, следом — граф Чвилецкий. Графиня крикливым тоном обратилась к мужу:
— Те voila!Ты знаешь, Auguste, панне Рудецкой двадцать пять лет, а не девятнадцать, как говорила Люция. Глаз у меня наметанный, — она посмотрела на Стефу:
— Мы с мужем так и решили, что вам никак не девятнадцать, помнишь, Август, ты сказал…
— Извините, я не понял, о чем идет разговор, — быстро вмешался Вальдемар.
— О моем возрасте. Я для солидности прибавила себе лет, — засмеялась Стефа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33