Так как западные спецслужбы пристально следили за всеми объектами, где, по их сведениям, могло производиться биологическое оружие, система охраны на предприятии стала еще более строгой. Нельзя было привлекать внимание к тому, что здесь происходило.
Как руководитель я нес ответственность за жизнь и здоровье сотен людей, которые были в моем подчинении, но как ученый понимал, какую угрозу для жизни моих сотрудников, да и моей собственной, может представлять малейшая неосторожность или простая небрежность в работе. Поэтомуужесточившиеся правила и инструкции соответствующих служб меня устраивали.
Лена говорила, что по ночам я так скрипел зубами, что она не могла уснуть. И еще я начал разговаривать во сне.
— Ты что-то бормотал о каких-то требованиях, — улыбалась она. — Постарайся забыть о работе, когда возвращаешься домой.
Но даже если бы я хотел забыть, то не смог бы. В Степногорске был один человек, который постоянно держал меня в напряжении.
Как-то утром в октябре 1983 года, через несколько недель после моего переезда, подполковник КГБ Анатолий Булгак, начальник режимной службы нашего предприятия, приоткрыл дверь моего кабинета и просунул внутрь голову.
— Можно войти? — поинтересовался он и переступил порог, прежде чем я успел ответить.
Грузно опустившись на стул, Булгак непринужденно вытянул ноги.
— Поскольку нам с вами предстоит и дальше работать вместе, — начал он, — думаю, будет лучше, если мы станем друзьями.
— Что вам нужно? — спросил я.
— Это не мне нужно, — пояснил он. — В первую очередь это нужно вам.
Он замолчал. И я молчал, ожидая, что же будет дальше.
— Мы с вами оба знаем, сколько новых людей скоро приедут сюда, — снова заговорил он, видимо, несколько задетый тем, что я никак не реагировал на все его намеки. — Тут будет полно народу. Можно легко наделать ошибок.
— Ошибок? — переспросил я.
Выпрямившись на стуле, он подобрал под себя ноги и уперся кулаками в колени, явно желая подчеркнуть важность того, что собирался сказать.
— Под ошибками я имею в виду нарушения требований режима секретности, — объяснил он. — А этого мы недопустим.
— Не вижу никаких особых причин для волнений, — возразил я. — К тому же могу вас заверить, что немедленно дам вам знать, как только у меня возникнут какие-либо проблемы в этом отношении.
— Вижу, вы не понимаете, — нетерпеливо перебил меня Булгак. — Было бы естественным и даже разумным заблаговременно изучить личные дела всех, кто будет тут работать. Если вы согласитесь, думаю, с Москвой особых проблем не будет.
— Не думаю, что вы обладаете необходимой квалификацией, чтобы решать, кто из специалистов подходит для работы здесь, а кто нет. Или я ошибаюсь?
Я постарался, чтобы эта фраза прозвучала как можно безобиднее, но Булгак тут же принял мои слова за упрек в собственном невежестве (чем, собственно говоря, они и были).
Вообще, Булгак испытывал благоговейное отношение к науке, как многие малообразованные люди. При этом он возненавидел бы каждого, кто посмел бы намекнуть на его собственное невежество. Когда я познакомился с ним поближе, то очень скоро понял, что он до смерти боится того, что происходит за стенами наших лабораторий. Если он начинал относиться к моим сотрудникам с подозрением или был не согласен с секретностью наших мероприятий, я немедленно отдавал распоряжение выдать ему костюм биологической защиты и предлагал вместе отправиться в Зону II для того, чтобы он лично все проверил. Но он каждый раз поспешно отказывался, невразумительно бормоча, что он зайдет как-нибудь в другой раз, а то сейчас у него по горло других дел.
Стук в дверь прервал затянувшееся молчание. Пришел один из руководителей лаборатории. Поднявшись на ноги, Булгак ухмыльнулся.
— Все равно вам не обойтись без моей помощи, — заявил он. — Сами увидите.
Не поздоровавшись, он прошел мимо сотрудника и вышел из кабинета. Проводив его взглядом, мы молча переглянулись, и я заметил на лице коллеги некоторую брезгливость. И неудивительно.
У Булгака были довольно приятные, мягкие черты лица, но острый, пронизывающий взгляд и неприветливость вызывали в людях неприязнь. Он был достаточно молод, лет 35–40. Казалось, каждое его движение, каждый жест словно отрепетирован перед зеркалом в расчете произвести впечатление на окружающих. Он предпочитал носить темно-серые костюмы и непременно темные ботинки. В Степногорск его перевели из какого-то заштатного городка в Казахстане месяцев за шесть до моего приезда.
Сам по себе он был достаточно заурядным человеком. Многие его побаивались, но тем не менее за спиной безжалостно над ним издевались. Булгак обладал немалой властью в нашем институте. У КГБ такие люди, как он, были на всех предприятиях по разработке биологического оружия. Начальник режимной службы автоматически считался заместителем директора предприятия, но отчитывался только перед своим непосредственным начальством с Лубянки.
И каждому директору приходилось мириться с таким положением дел. КГБ прилагал немало сил и энергии, чтобы держать под контролем не только руководящих работников «Биопрепарата», но и технический персонал. Избежать его всевидящего ока было попросту невозможно: к каждому предприятию прикреплялось от десяти до пятнадцати офицеров КГБ, с помощью которых нас держали в узде, к тому же у них было немало добровольных информаторов.
Савва Ермошин порой шутил, что в компетентные органы «стучит каждый десятый советский гражданин». Можно было предположить, что примерно то же самое происходит и на нашем предприятии. Я никогда с ним не спорил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49