Нам было хорошо известно, что достаточно одной серьезной аварии, чтобы поставить под вопрос существование «Биопрепарата». Были еще достаточно свежи в нашей памяти воспоминания о катастрофических последствиях трагедии в Свердловске. Да и после чернобыльской катастрофы прошел всего год, и Советскому Союзу меньше всего сейчас нужны были новые потрясения.
Однако вина за то, что произошло с Устиновым, ложилась и на государство. Приезжая с очередной проверкой на «Вектор», я не раз убеждался в том, как нещадно эксплуатируют порой наших лучших ученых. Сандахчиев никогда не говорил о том, что его сотрудники вынуждены работать в невыносимых условиях. Работа на «Векторе» была очень опасной. И полным безумием было позволять техническому персоналу работать подолгу со столь контагиозными микроорганизмами. Работая в Зоне III в тяжелых защитных костюмах, люди очень быстро уставали. От усталости реакция притуплялась, а в таком состоянии легко было совершить ошибку. Наша проблема усугублялась еще и тем, что работа с вирусом Марбург началась до того, как «Вектор» обеспечили антисывороткой.
Устинов болел не больше трех недель. И все это время работы с вирусом не прекращались.
* * *
Шифрограмма, составленная Сандахчиевым, пришла после обеда в тот же день. Описание произошедшего было подробным, со всеми необходимыми деталями и не оставляло никаких надежд на благополучный исход.
Там говорилось о том, что Устинов с помощью лаборанта делал инъекцию вируса Марбург морской свинке. Как и положено, ее проводили в перчаточной камере. При этом Устинов надел две пары тонких резиновых перчаток вместо обычных толстых рукавиц, в каких по существующим правилам всегда полагалось работать в Зоне III. Эти рукавицы были достаточно эластичными и позволяли удерживать подопытных животных, которые пытались вырваться из рук.
По правилам животное, которому делась инъекция, привязывали к деревянной панели. Но в тот раз Устинов нарушил инструкцию. Он, по-видимому, был уверен, что без труда удержит морскую свинку в руке. Вполне возможно, он просто решил, что в этом случае животное будет вести себя спокойнее. А может, просто спешил.
Вдруг лаборант случайно слегка толкнул его под локоть. Рука Устинова соскользнула как раз в тот момент, когда он начал впрыскивать содержимое шприца. Игла, проткнув насквозь складку кожи животного, вошла ему в палец, проколов перчатку. Показалась кровь.
Игла вошла в палец всего на пару миллиметров, однако капелька крови говорила о том, что вирус попал в кровь. Как только Устинов сообразил, что произошло, он бросился к телефону, стоявшему в лаборатории, и вызвал дежурного диспетчера.
Правила, установленные для подобных аварийных случаев, в дальнейшем соблюдались неукоснительно. Как только Устинов вышел из душа, его уже ждали медики, одетые в защитные костюмы. Его немедленно перевезли в небольшую больницу, находившуюся на территории «Вектора», с изолятором на двадцать коек, который был отделен от внешнего мира толстыми стенами и герметичными дверьми.
До того как из Москвы привезли антисыворотку, врачи делали все, чтобы хоть как-то облегчить страдания Устинова. Он отлично понимал, что произошло, но иногда вдруг начинал верить, что все обойдется и что он останется в живых. Долгое время он был в сознании и смог во всех деталях описать все, что случилось в лаборатории, и даже примерно подсчитать количество попавшего к нему в организм вируса. Его жена, узнав о сучившемся, бросилась в больницу. Но ни ее, ни детей в изолятор не пустили. Позже ей одной разрешили навещать его, но только до тех пор, пока она могла выносить его страдания.
Так продолжалось две недели, и каждый день на моем столе появлялись шифрограммы, сухим медицинским языком извещавшие о ходе болезни Устинова. Уже потом из разговоров с коллегами и врачами, которые были рядом с ним, мне удалось составить более полную картину происходившего. Она дополнила рапорты живыми деталями и человеческими отношениями.
Устинов поначалу сохранял присутствие духа и даже шутил с медсестрами, планируя, какими делами будет заниматься в первую очередь. Через два дня он стал жаловаться на сильную головную боль и тошноту. Постепенно он становился вялым, неразговорчивым, черты лица как бы застыли: это было следствием токсического шока. На четвертый день глаза у него сильно покраснели, на теле появились небольшие кровоподтеки, началось кровоизлияние в сосудах, расположенных прямо под кожей.
От боли Устинов только молча вздрагивал, лежа на койке. Вирус стремительно размножался в его организме. От слабости он не мог ни есть, ни говорить, ни двигаться и долго молча глядел в пространство. Он часто терял сознание. Когда его состояние ненадолго улучшалось, ясность ума снова возвращалась к нему. Тогда Устинов просил принести ему ручку и бумаг
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49