Плыли корабли налегке, к берегу повернули без опаски, не хоронясь.
Казаки признали дощаники Бояркина, выбежали на берег.
Ярофей с Пашкой Мининым разглядели Бояркина, наперебой кричали ему:
- С добычей ли?!
- Каков поход?!
Бояркин отвечал нехотя:
- Свое погубили. Чуть живы плывем...
- Неуспех? - допытывался Ярофей.
Бояркинские казаки грозились, над головой потрясали пиками, самопалами:
- Ваш какой успех? Кажите добычу!
- Зиму проспали в теплом логове. Ожирели!..
- Запасы, поди, пожрали начисто! Саранча!..
Дощаники причалили. Многих казаков недосчитались. Урон в походе Бояркина оказался большой: не вернулось и половины. Многих из прибывших от худобы ветер качал, одежонка драная топорщилась, иные и ратные доспехи порастеряли.
Бояркинские казаки жаловались Ярофею. Во всех бедах винили Бояркина, рвались побить нерадивого атамана. Ярофей брал побитого казака за острые плечи, крутил:
- А ну, повернись, покажись, воин! Каков? А? Ишь, как встретили тебя даурцы! Побили?
Бояркин прятался, боялся расправы, казакам на глаза не попадал. Ярофею он поведал без утайки о своем неудачном походе на Зею, в Дауры. Всю ночь до зари слушал Ярофей речи Бояркина о непокоренных даурцах, иноземцах желтолицых, в бою бесстрашных. С большим любопытством допрашивал Ярофей Бояркина об укрепленных городках даурцев, о неисчислимых богатствах земли Даурской. Послушал Бояркина, вздохнул:
- Негожий поход, посрамление. Нешто иноземцы двужильные, в боях не ломятся?
Бояркин оживился:
- Телесами мелки, боем лучным владеют, к огневому трусливы...
Ярофей позвал Минина, втроем сидели долго: думали, куда держать путь. Минин горячился:
- Путь один - пробиться в Дауры.
Бояркин отговаривал: и рать мала и запасы скудны.
Ярофей достал чертеж - потертый, рваный. В грамоте атаманы были неискусны, потому в сотый раз него заглядывали - и все без толку.
Разбудили попа Гаврилу, единственного грамотея. Поп Гаврила толковал этот чертеж многажды, и каждый раз по-иному.
Однако Ярофей понял по-своему:
- Неладно, атаманы, плывем!.. Смекаю так: заходить Олекмой в середину Даурского царства неподручно. Побьют.
- Иных путей не вижу, - ответил Минин.
- Надобно ударить даурцев с Амура-реки! - убеждал Ярофей.
- Путь к Амуру-реке неведом, - усомнился Бояркин.
Замолчали. Вновь спорили горячо. Уходила ночь, посерело небо, туманы сникли к реке. Олекма ощетинилась предутренней рябью. Атаманы разошлись сумрачные.
Ярофей прилег на лежанку. Неотступно мучило одно: как пройти к Амуру-реке, как обойти даурцев? Ярофей лежал на спине, устремив глаза в закоптелый бревенчатый потолок. Вставало перед ним заветное, распаляло кровь, сжимало сладостно сердце. Казалось: вот стоит он, Ярофей, на холме, а под ним течет Амур-река - черна, многоводна, величава. Вокруг нее без конца и без края привольные земли, и тонут те земли в синеве лесов, в зелени лугов: и все-то украшено и все-то убрано в цветы яркой красоты. А земли жирны, не паханы, тайга не хожена, травы не топтаны, зверь и птица не тронуты.
Ярофей засыпает, и мерещится ему: в белом небе парит сизый беркут, и с ним говорит Ярофей: "Эй, птица вольна, с высоты небес видны тебе все дали, все пути земные?.. Да?"
Беркут взвивается ввысь, теряется.
И слышит Ярофей голос знакомый, жалостливый, душевный: поет Марфа. И к песне той слетаются все певчие птицы и тоже заливаются, щебечут, свистят, рассыпают трели.
Он тихо поднимается с лежанки и вновь слышит голос:
- Что ты, Ярофеюшка?! Полуношник... Спи!..
Степанида, обвив шею, укладывает его на лежанку, шепчет молитву. Ярофей срывается, тяжело ступает. Скрипят половицы.
- Темень меня обуяла, Степанида, слепой я, кроту подобен!
- Что ты? - вскакивает Степанида. - Очнись!..
- С путей сбился, дорог не вижу... То как?
Степанида говорит:
- Надобно тунгусов, Ярофеюшка, поспрошать...
Ярофей задумывается.
Пути знают эвенки: известны им все реки, волоки, горные переходы. В аманатах - заложниках - держал Ярофей двух князей: одного отпустил: а старого князьца Калтачу оставил, чтоб эвенки платили ясак исправно, чтоб помнили твердую русскую силу.
...Утром в атаманскую избу вошел Ярофей с Ванькой Бояркиным: говорил Ванька по-эвенкийски.
Ярофей думал: "Старый Калтача должен хорошо знать пути до Амура-реки. Но заставить говорить Калтачу трудно".
Войдя в атаманскую избу, Ярофей и Бояркин не сразу разглядели Калтачу: забился он в темный угол, дремал на шкурах оленя. Княжеское ожерелье - нанизанные на кожаный шнурок зубы бобра, волка, медведя, лисицы и рыси - валялось поодаль, рядом лежал небрежно брошенный большеголовый деревянный божок. На вошедших пленник взглянул мертвыми, блеклыми глазами, сухие губы сжал, ссутулился, опустив голову на колени.
Вошла Степанида, поставила перед Калтачой чашу с кусками медвежатины. Калтача чашу отодвинул, не поднял опухшие веки.
Ярофей слукавил:
- Люди твои ясак сполна дали, мирюсь с тунгусами, иди в тайгу, живи в своем чуме...
Калтача поднял высохшую голову, ответил вполголоса:
- Ты хитрее лисицы, злее рыси. Калтача не верит...
Ярофей скрыл обиду:
- Велю тебя отпустить, укажи пути ладные и скорые.
Калтача выпрямился, глаза блеснули:
- Плачут эвенки в тайге... Пусть лочи убьют старого Калтачу, он не покажет им родных стойбищ!..
- Не о тунгусах говорю...
Ярофей торопил Ваньку пересказать Калтаче:
- Люди твои стонут от лютости даурцев... Худого не хочу, пусть тунгусы живут мирно... Иду к Амуру-реке, иду на даурцев!..
Калтача захохотал, закашлялся и ответил с хитрой усмешкой:
- Калтача старее совы ночной, а глупее лочей не встречал - ведь Амуром-рекой владеет могущественный даурский князь Албаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69