Албазинцы ударили из пушек и самопалов.
...Ветер гнал по небу черные лоскуты туч. Луна пугливо косилась на землю, мутными пятнами освещала лес, горы, обливала башни крепости блеклой зеленью.
Поодаль воины Синь-готу жгли костры.
Луна озарила ратное поле. Зелеными пятнами засветился холм, на холме лежал в чешуйчатой кольчуге рослый воин. Железный шлем валялся поодаль. Воин лежал, широко разметав длинные руки. Ветер трепал волосы.
Воин застонал, оторвал голову от земли и вновь уронил.
Где-то далеко завыл шакал. Туча закрыла луну, темь нависла. Тени сгустились. Чаще перекликались сторожевые дозоры Синь-готу.
У крепостной стены, подле тайного подлаза, проползли три тени. Послышался шепот:
- Средь множества тел не сыскать Ярофея...
- Ярофеюшку сыщу хоть средь тысяч... - отвечала приглушенно женщина.
Тени двигались неторопливо.
На холме воин в чешуйчатой кольчуге вновь поднял голову, перевернулся на спину. Кольчуга на груди пробита, чешуйчатые кольца рассыпались. Грудь рассечена, запеклись на ней сгустки крови, израненное тело ныло. Воин открыл глаза, опаленным ртом жадно хватал воздух...
Небо очистилось. Луна горело светло. Воин закрыл глаза, простонал:
- Погасите лампаду...
Голова поникла он умирал. Близко послышался шорох. Воин силился вновь подняться, застонал, повернулся на бок; из-под пробитой кольчуги выпал на землю окровавленный сверток в шелковом плате. Темные губы воина едва слышно шептали:
- Пометы мои заветные... пути тайные...
Сторожевой маньчжурский ратник кричал в ночной тишине, ему откликался второй. Крики, как жалобные вопли, катились по Амуру, эхо глохло над тайгой. Воин от крика вздрогнул, приподнял голову, беспомощно шарил рукой, стараясь засунуть сверток под кольчугу.
- Казаки, умираю! - крикнул он и вытянулся; по кольцам кольчуги хлынула кровь.
Воин упал вниз лицом, руки раскинул, жадно схватил полные горсти взмокшей от крови земли. Поодаль лежал заветный сверток - чертеж неведомых землиц и стран...
Степанида узнала голос Ярофея. Спотыкаясь, припадая к земле, поползла по холму; две тени беззвучно скользили за ней.
Степанида причитала:
- Ярофеюшка!.. Откликнись...
На чешуйчатую кольчугу будто посыпал кто щедрую пригоршню серебра: переливалась она, искрилась, трепетала...
Степанида признала Ярофея, залилась слезами.
Тело атамана албазинцы взяли на руки, помогла Степанида. Меж выбоин, по густой траве, хоронясь и оглядываясь, спешили они к крепости.
Тело Ярофея Сабурова положили в каморке Степаниды. Теплилась блеклая лампада. Вытянувшись во весь рост, лежал Ярофей Сабуров. Обрядила его Степанида в смертную рубашку, обмыла, причесала. У изголовья поставила иконку чудотворца Николая. Стояла Степанида, устремив взор на бескровное лицо, плакала молча. Слезы падали на шершавую руку Ярофея, Степанида причитала негромко: "Спокинул, Ярофеюшка, одинешеньку умирать оставил... Отчего, Ярофеюшка, огорчился да не взял меня горемычную с собой в могилу?.." Степанида упала на грудь мертвеца и глухо зарыдала; рыдала и жаловалась, пока жонки не увели.
Ярофея Сабурова схоронили в правом углу двора, возле часовни. Едва насыпали могильный холм, вновь ударили корабельные пушки.
Неприступным утесом возвышалась Албазинская крепость.
Корабли Синь-готу по-прежнему стояли на Амуре. Только пушки били совсем редко: иссякли огневые припасы, к тому же поручил Синь-готу от богдыхана строгую грамоту. Богдыхан стыдил его за неуспех, грозился наказать за неумелую осаду, велел корабли беречь, на Амуре не заморозить, до зимы Албазин снести и вернуться с победой.
Невиданное упорство осужденных разгневало и опечалило Синь-готу.
Заперся он в корабельной каморе и на зов не откликался, убедился: крепость не взять. Страшили наступающие холода и первые заморозки. Средь его воинов, одетых в летние одежды, стоял ропот, и Синь-готу понимал, какая нависла угроза. Удивлялся он храбрости и противоборству албазинцев. Сокрушался: ведь людей разных кровей ломала маньчжурская рать, сносила начисто селения, города, крепости. Делила его рать добычу: и жен, и детей, и скот, и юрты. Такова участь непокорных китайцев, черных монголов, степных татар, эвенков и иных народов, которые осмеливались поднять лук и меч против великого богдыхана - властелина Серединного царства. Отчего сила русских столь велика и несокрушима? Отчего крепость их огонь не пожирает, пушечные ядра плохо рушат стены и башни? Отчего десять храбрых маньчжурских конников трусливо шарахаются и, обезумев, бросив копья, мечи и луки, падают сраженными, завидев страшные глаза краснобородого русского?
Боялся Синь-готу богдыхановой немилости.
В полдень прискакал к Синь-готу посланец от богдыхана. Богдыхан повелевал войну прекратить, крепость Албазин немедленно оставить и с войсками уйти. Синь-готу бегал из угла в угол по каморе, сжимал голову ладонями: он пытался разгадать тайный смысл богдыханова приказа. А приказ тот пришел неспроста. В Пекин приехал гонец из Москвы с грамотой, извещающей о скором прибытии важного посла от царя великого Русского царства для переговоров. Богдыхан и его близкие люди и мудрейшие советчики помнили смелого и неуступчивого Спафария. И хотя безмерна была надутая гордость владыки Китая, а Спафарий, достойный русский посол, умерил их гордость, заставил увидеть в России могущественное государство. О храбрости русских воинов богдыхан судил по албазинцам, сломить которых Синь-готу не сумел, хотя привел под крепость большую армию и флот во главе с тремя желтыми знаменами отборных маньчжуров - надежды и опоры богдыхана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69