К каким же выводам вы могли придти -- и пришли?
-- Викинг, когда я пойду с вами в музей или на выставку, и начну выражать свое мнение о картинах, то вы наверное скажете, что я дура, хотя с вашим салонно-рыбацким воспитанием не скажете, а подумаете только. Но в марксизме вы понимаете столько же. Не забудьте для начала, что между коммунизмом и сталинизмом есть разница. Я потом тоже была против Сталина, а мой отец всегда был!
Следовали длинные лекции по марксизму, которые сперва возмущали Юкку, потом клонили ко сну. Прямых вопросов не стоило задавать уже потому, что прямого ответа ни один уважающий себя марксист дать не может: самая простая вещь должна быть разжевана по всем правилам диалектики до тех пор, пока не будет перевернута вверх ногами, и от ее первоначальной сути не останется ничего, а будет доказано совершенно обратное, вопреки элементарному здравому смыслу и всем божественным и человеческим законам. Кроме того, и это пожалуй, главное -- во всем виноват, конечно, Сталин. Если бы к власти пришел не он, а другие -- в частности, фракция собеседника -- то все было бы иначе. Сомневаться в этом действительно не приходилось -- в лагерях сидели бы тогда, Сталин, Берия, и все президиумы -- поскольку не были бы расстреляны сразу. Закономерность прихода Сталина -- то есть, закономерность происходящего, как единственно возможного и логического хода развития учения Ленина на практике -- была конечно насквозь буржуазной, контрреволюционной, троцкистской, белогвардейской, черносотенной ересью, крамолой, показывавшей полный идиотизм собеседника, не понимавшего коммунистического коллективного блага. Насильственная коллективизация, искусственный голод, разруха, хищническое хозяйство в государственном масштабе, нищета и через несколько десятков лет, несколько десятков миллионов замученных людей -- это только болезни роста. Но, разумеется, коммунизм -- единственное правильное во всяком случае.
Это -- упрощенная, но исчерпывающая схема всех объяснений и Берты, и ее друзей: видных меньшевиков, занимающих прекрасное положение заграницей, и в качестве непререкаемых экспертов направляющих общественное мнение; молодых людей, окончивших высшие марксистские школы и затем, из-за чистки после смерти Сталина, решивших "избрать свободу" на Западе, поскольку жизнь на Западе все таки меньшее зло, чем смерть на Востоке; бывших партийцев и беспартийных среди новых эмигрантов, иногда бежавших в случайной панике, иногда увезенных насильно -- или просто попавших неизвестно почему в котел; настоящие эмигранты по убеждению, т. е. беженцы от советской власти, были другими. Эти же -- одни устроились очень неплохо, другие занимались не своим делом и были этим возмущены. Почему, например, бывшему офицеру или актеру, говорящему только на родном языке, приходится работать не по специальности в Германии и Америке? Советской властью все они, по их словам, были недовольны и там. Но здесь они читали с жадностью только советские книги и газеты, слушали по радио только Москву, ходили с восторгом на советские фильмы, и, продолжая ругать, жили с головой, повернутой назад. Конечно, "там" многое было плохо, а некоторые вещи просто ужасны. Но это было свое, подмосковные вечера, и если бы немного полегче стало, -- то все было бы в порядке. Жили же они раньше, и часто недурно! И другие живут...
Так, без диалектики, а по существу, сверху и до низу, очень многочисленная, увы, категория этих людей всех уровней представляла собой то, что можно действительно назвать продуктом большевизма.
Юкку не был силен в диалектике, и не огорчался этим. Ему нужны были ясные понятия, как краски на палитре. Слушая однажды разговор Берты с бывшим директором какого то треста, служившим теперь бухгалтером, но с прежними аллюрами, он вынул машинально блокнот, и вдруг оживился, найдя мысль.
По бумаге поползла черепаха, из которой коммунистические бесенята выбили все кости, и наращивали ей панцырь. Он становился все толще и крепче, а черепаха -- слабее и тоньше, потому что панцырь выжигал ей внутренности. Но зато он крепко держал ее -- и вот, она твердо стояла на ногах, и сама уже выучилась размахивать серпом и молотом.
Юкку перевернул лист. Бесенята остались по ту сторону Железного занавеса, а черепаха очутилась по эту. Панцырь дал трещину. Не большую, но достаточно глубокую, чтобы стало видно пустоту внутри. Способность самостоятельно мыслить атрофировалась, а с нею утрачена и способность восприятия. Понятия, которые были вытравлены, теперь обступили извне снова -- и скользят, только царапая потрескавшийся панцырь, но не проникая вглубь, не заполняя пустоты, не вызывая даже тени вопросов -- скорее всего, неприязнь... мир остается чужим и чуждым.
* * *
Проблема Берты осложнилась скандалом. Явившись в редакцию Остинформа с очередной карикатурой, Юкку не застал однажды ее на месте. Остальные сотрудники ответили не вдруг, подозрительно уклончиво, что нет, и не будет, и не больна. Ничего неизвестно. В кантине шушукались. Уволена -- никто не знает, почему. Общий совет -- держаться подальше, пока не выяснено.
Юкку отправился к Берте. Она взволнованно ходила по комнате, лицо в красных пятнах, волосы растрепаны, глаза припухли.
-- Ничего не понимаю! Вот уже неделю, как бьюсь о резиновую стенку! Она отскакивает и встает такой же. Никаких ошибок я не пропустила, ничего не делала и не сказала -- понять не могу. Обо всем, кем была, где, с кем -- все рассказала в свое время, в десятке анкет, ничего не скрыла!
-- Скрывать вам действительно было нечего: чем выше партийное положение по ту сторону, тем больше почета по эту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92