На следующие утро сорванные ветки свешивались на бок и темнели. Но что значат несколько веток, когда за окном весь огромный куст просветлел и тянет знакомым, вновь узнанным запахом и сколько сразу распушившихся гроздьев, и за окном, и у забора: белая, как мороженое, голубоватая, лиловая, сиреневая, фиолетовая, розовая персидская ... как пахнет! Кружится голова, и если закрыть глаза, и уткнуться головой в куст, то слышишь, как в нем звенит солнце. Бабушка говорит, что солнце не может звенеть, но улыбается при этом -- наверно, и сама слышит.
... Была еще вышитая -- на янтарном, золотом шелке маминого платья. Смутная детская мечта -- вот, вырасту большой, и надену такое же платье ...
Вчера зашла в национальный комитет, там есть прилавок с товарами: случаются катушки ниток -- драгоценная вещь теперь! Иголки, сапожная мазь, и склеенные из дерева или бумаги непонятные вещи: то ли ими консервы открывать, то ли капканы ставить. Иногда на них изображены собачки -- и тогда это значит, детские игрушки или "украшение для письменного стола" -как будто теперь есть еще письменные столы! Но нитки и ваксу можно обменять на что нибудь, а мелочь продается здесь просто за деньги только.
В той же комнате, кроме ваксы, можно получить нужную печать. Ставивший печати был человек с положением: его семья занимала две койки у самого окна, -- а комната перегорожена одеялами. На койках обычный соломенный матрас, поверх серое одеяло, а еще поверх его -- золотистое шелковое покрывало, с вытканными на нем ветками сирени -- из дому спасли, конечно, или случайно попалось. Но из такого далекого прошлого прошелестел этот шелк, что сразу дрогнуло в груди. Хорошо, что человек, штемпелевавший удостоверения, привык уже к остановившимся глазам и ненормальному виду людей -- какими же им быть теперь? Дал ей бумажку и не удивился, что она уходила так медленно, не отрывая взгляда от кровати ... подумал, наверное, что сама на голых досках спит ...
... Как теперь, среди серых прохожих, ободранных нищих с сжатыми лицами и запавшими глазами -- каждый угадывается сразу! Может быть, это обнаженность войны так обнажала души, потому что на голые вопросы, поставленные жизнью -- или смертью? -- можно было дать только голый ответ. Легкое колебание -- свой или чужой? -- не имело теперь уже значения -- ибо смешалось и это. Каждый был в чем то своим, и -- все чужими на чужой, отнятой земле.
Как вот этот -- молодой, давно небритый. От светлого пуха лицо кажется одутловатым под глубокой чернотой запавших глаз. В щегольских, но давно нечищенных сапогах и офицерских бриджах, в солдатской шинели нараспашку, поверх вязаного пуловера дикого цвета. Он шел навстречу пани Ирене, остановился перед торговкой, невесело усмехнулся. Пошарил в кармане, вытянул две бумажки. Из одной скрутил козью ножку, другую протянул цветочнице. Взял, не глядя, несколько веток, скрученных проволокой, поднес к лицу, рассматривая, уже без усмешки. Двинулся дальше припадающим на одну ногу, бредущим, бесцельным шагом, остановился снова, помахивая букетом, поднял голову.
Сбоку навстречу из аллеи растерзанных бомбами тополей шла со звонкой и четкой легкостью в светлом форменном хаки молодая, ярко накрашенная, рыжеватая и самоуверенная девушка-лейтенант. Впрочем, может быть она не была ни лейтенантом, ни накрашенной. На фоне развалин любое живое лицо могло показаться ярким. Но презрительность, сознание своего совершенно неоспоримого превосходства, принадлежности к победителям -- мстителям, может быть? Есть же и такие, конечно...
Небритый шагнул к ней почти вплотную -- и протянул ей букет.
Пани Ирене так часто приходилось, как и всем теперь, читать мысли других, что и сейчас она не могла, никак не могла ошибиться. Слишком ясно вспыхнула эта мысль в молодых, обведенных черными кругами глазах, в черточке, еще резче проступившей около сжатых губ. Зачем он купил сирень? Да просто потому, что она пахнет. Весной, жизнью, надеждой, любовью -- всем, чего нет. Нет у таких, как он, как они. Может быть, есть у этой девушки? Наверное. Возьмет протянутый букет и улыбнется. Не победительницей, а весной. Но умеют ли улыбаться вообще такие вот, из другого мира, накрашенные, завитые, самоуверенные? Не шаблонной, рекламной, а настоящей улыбкой -- от сердца к глазам?
Улыбки не получилось. Даже вопросительного недоумения не было на лице. Прошла мимо протянутых веток, грязного шинельного рукава, запавших глаз -как мимо зеркала, в котором отражается скользящей тенью -- она знала это -ее четкая, подтянутая фигура, безукоризненный румянец и свежий галстук.
"И на челе ее высоком не отразилось ничего" -- вспомнила, слегка, перефразируя, пани Ирена, и усмехнулась. Но в усмешку вползла крохотная капелька горечи: если бы он поднес этот букет ей, то ... то она не знала бы конечно, что с ним делать, была бы смущена наверно, но зато как рада!
Она оглянулась на себя и почти рассмеялась. Нет, таким не подносят букетов -- даже небритые молодые люди... а он наверно швырнул его куда нибудь потом на дороге. Не плакал же, в самом деле, "тоскуя над веткой сирени!" -- есть такой старинный романс...
-------
10
-- Демидова написала мне в мою "книжечку старинных бабушек" свои стихи -- бормочет на ходу Таюнь: "Ходить у чужих заборов -- И знать, что за ними -- счастье, -- Земля, согретая солнцем, -- В зеленом саду расцветшем" ...
Пройденная улица в пыли и тени. Сады за низенькими заборами. Окраина дальнего предместья. Блеснуло солнце в раскрытом окне, вспорхнули голоса птиц, задрожала тень от листьев. Последний забор обрывается в поле, улица смягчается в дорогу, уходящую к дальнему лесу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92