Когда возникали серьезные задержки или особые обстоятельства, отдел связывался со средствами массовой информации - газетами, радио и телевидением - и держал их в курсе событий.
Френк Коррел знал все это, как свои пять пальцев, хотя не мог бы описать, так как считал, что в этом так же нет необходимости, как в том, чтобы описывать свое тело. Если бы его спросили, как он поднимает руку, он бы нахмурился и буркнул: "- Просто поднимаю, и все", - имея в виду, что существуют вещи, о которых не стоит думать. Точно также относился он и к центру управления и роли, которую тот играл в работе подразделения А и каждого из трех начальников дистанции, дежуривших в течение суток.
Хотя начальник дистанции не следил за каждым сообщением, поступавшим к его диспетчерам, он должен был обладать особым чутьем, чтобы предчувствовать серьезную неприятность ещё до того, как доложит диспетчер. Шестое чувство подсказало Френку Коррелу, что с поездом ПелхэмЧас Двадцать Три произошло что-то серьезное. Приказав центральной диспетчерской взять инициативу на себя и вплотную заняться этим делом, он отошел к своему пульту и, пытаясь связаться с машинистом, присел на краешек стула. Вытянув шею, как змея, готовая ужалить, он не сводил глаз с микрофона, торчавшего над пультом.
Но когда ПелхэмЧас Двадцать Три наконец вышел на связь, даже он оказался не готов к тому, что услышал, и на какое-то время непривычно примолк. Потом он вдруг заорал, и все в обширном центре управления заулыбались. Даже среди начальников дистанций - а те традиционно были людьми живыми и активными, со всей страстью отдававшимися работе, своего рода "звездами" транспортного управления, он был личностью выдающейся. Худощавый, гибкий, темпераментный и громогласный, заряженный невероятным запасом энергии, он прекрасно подходил для своей роли. Так что, слыша его крик, никто из окружающих поначалу и не заподозрил, что случилось что-то из ряда вон выходящее.
Тут Коррел успокоился, постарался взять себя в руки и сказал спокойно - или, по крайней мере, ему казалось, что спокойно:
- Я вас слышал. Что вы имеете в виду, заявляя, что захватили поезд? Объясните. Нет. Подождите секунду. Вы отключили питание. Почему вы это сделали и почему не сообщили в центр энергоснабжения? Говорите, и советую объяснить все как следует.
- Начальник, у вас есть карандаш?
- Что за идиотский вопрос? Это машинист?
- Нет, не машинист. Слушайте меня внимательно. Очень внимательно. У вас есть карандаш?
- Кто говорит, черт побери? По какому праву вы торчите в кабине машиниста? Назовите себя.
- Слушайте, начальник. Я не стану повторять. Слушайте. Ваш поезд захвачен вооруженной группой. Питание, как вы знаете, отключено. Теперь, что касается поезда. Мы находимся в первом вагоне и держим в заложниках шестнадцать пассажиров и машиниста. Если понадобится, все они умрут. Мы люди решительные и шутить не любим. Все.
Коррел отключился и нажал шестую кнопку на своем пульте, что, помимо прочего, автоматически подключило его к транспортной полиции. Его руки дрожали от ярости.
Клайв Прескот
Секретарша председателя городского транспортного управления позвонила лейтенанту Клайву Прескоту, чтобы сообщить, что важные гости из Бостона возвращаются после обеда с председателем. Сейчас они в лифте спускаются с тринадцатого этажа на второй, и ему следует помнить, что это личные друзья председателя, и потому их следует принять по высшему разряду.
- Я постелю им красную дорожку, вот только кончу её пылесосить, пообещал лейтенант Прескот. Потом повесил трубку, оторвался от стойки, преграждавшей доступ в штаб-квартиру транспортной полиции, или мозговой центр, как обычно её называли сами полицейские, и пошел встречать лифт, чтобы принять бесценный груз.
Ему доставило наслаждение наблюдать их реакцию, когда он шагнул вперед, чтобы поздороваться. Гости оказались не в состоянии скрыть свое удивление. Но они быстро справились (нужно было признать) и пожали ему руку без всяких признаков недовольства или сдержанности. В конце концов, они выглядели вполне прилично и, - кто знает - может быть, ему однажды доведется оказаться в Бостоне, где голос черного избирателя, как не прискорбен этот факт, учитывается, как и любой другой.
Оба были политики и ирландцы; что ещё было про них сказать? Один приветлив, другой сдержан. Приветливого звали Мелони, сдержанного - Кейси. Почти одинаковые голубые глаза не без предубеждения осмотрели симпатичный костюм лейтенанта Прескота из гладкой блестящей ткани (чуть приталеный. с высоким выкатом), смело расчерченную черно-красно-белыми полосками рубашку, галстук фирмы "Графиня Мара", остроносые итальянские штиблеты (сорок пять долларов на распродаже), а их тонкие пренебрежительно вздернутые носы ощутили аромат духов от Каное. Их рукопожатие было одновременно твердым и теплым - рукопожатие людей, для которых оно стало частью жизни.
- У нас здесь немного тесновато, вы не находите?.. - Впрочем, Прескот не закончил свою жалобу. Им было также скучно её слушать, как ему произносить. Уже суше он добавил: - Кабинеты руководства там... последовал неопределенный жест. - Вот кабинет капитана Кастелло...
Посетители обменялись быстрыми взглядами, которые Прескот расшифровал так: ну, слава Богу, хоть Кастелло, приличная ирландская фамилия, было бы уж слишком, если бы начальник тоже оказался цветным.
- Пожалуйста, сюда, джентльмены.
По протоколу сначала следовало зайти в комнату оперативных дежурных, где посетители должны были оставить свои автографы в журнале, но Прескот решил изменить порядок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94