- Центр управления, ваш поезд захвачен. Вы меня слышите? Ваш поезд захвачен. Центр управления, отвечайте.
Глава 5
Том Берри
Том Берри говорил себе, как случалось и раньше, что не было смысла что-то предпринимать. Может быть, не замечтайся он наяву, не думай о Диди вместо того, чтобы думать о долге, он мог бы заметить, что происходит нечто подозрительное. Но когда он наконец открыл глаза, перед ним были четыре автомата, и любой из них мог превратить его в груду окровавленного мяса прежде, чем он успеет схватиться за револьвер.
Нельзя сказать, что на свете не было полицейских, которые, движимые рефлексом, заложенном в них с первого дня пребывания в полицейской академии - сложной смеси из привитого чувства долга и презрения к преступникам - не предприняли бы что-нибудь и тем самым не пошли на добровольное самоубийство. Диди назвала бы это результатом промывки мозгов. Да, он знал таких полицейских, и не все они были дураками - так же как не все приличными людьми. Люди с промытыми мозгами или просто люди, всерьез относящиеся к своим обязанностям? Он сам с кольтом 38 калибра на поясе целиком доверялся своим рефлексам. Если это могло послужить утешением, он мог надеяться до конца своей карьеры полицейского оставаться целым и невредимым.
Его учили соблюдать закон, поддерживать порядок, а не вести себя как остальные граждане, которых он поклялся защищать. Вряд ли кто предполагал, что полицейский будет равнодушно наблюдать за преступлением или слишком тщательно подсчитывать шансы на успех. То же относилось к полицейским в штатском или тем, кто не находится на службе. Подразумевается, что всегда следует отвечать ударом на удар, а возможность гибели при исполнении обязанностей - просто неприятный атрибут полицейской службы. Так сказать, исполнение долга.
Ну, если он выхватит свой револьвер, то наверняка поддержит славную традицию доблестной гибели. В качестве вознаграждения ему достанутся похороны с полагающимся ритуалом, в присутствии комиссара, мэра и прочих важных типов, с почетным караулом в отутюженной форме и белых перчатках. И когда все это появится в одиннадцатичасовых теленовостях, мало у кого из зрителей не навернется слеза. Весьма благородный поступок, даже если сам ты не в состоянии оценить всю его значительность и величие.
Кто станет его оплакивать, искренне, а не по обязанности?
Диди? Станет ли Диди оплакивать его, или уже через день будет вспоминать о нем лишь когда зазудит между ног? Будет ли она просыпаться при мысли о том, как ужасно он кончил, от картин льющейся крови, раздробленных костей и распоротых внутренностей?
Том чуточку приоткрыл глаза и увидел, что ситуация немного изменилась. Человек, выходивший из вагона - видимо, чтобы отключить напряжение вернулся, а высокий, явно главарь, только что вошел в кабину машиниста. Плотный парень стоял в центре вагона и смотрел вперед, а четвертый следил за выходившими из задней части вагона.
Так, - подумал Берри, - теперь шансы уже не совсем безнадежны: не четыре к одному, а два к одному. Прекрасная возможность... свести счеты с жизнью.
- Понимаете, сэр, - мысленно объяснял он неумолимому начальству, - я боялся не за себя, я просто не хотел повредить кому-либо из пассажиров, и потому не выхватил оружие, а стал прикидывать, как бы половчее защитить интересы общества в лучших традициях нашего департамента.
Том бледно улыбнулся и закрыл глаза. Решение было принято. Очень жаль, мистер мэр и мистер комиссар, не воспринимайте это слишком негативно; в течение месяца кто-нибудь обязательно оторвет полицейскому голову, и вы будете свободны от торжественного обязательства. Прости, Диди! Ах, Диди, будешь ли ты носить черные бусы любви в память о мертвом возлюбленном, которого называла свиньей?
Тяжелый "кольт" 38 калибра давил на живот. Том предпочел бы, чтобы тот исчез. "Кольт" постоянно напоминал ему, что он упустил шанс стать мертвым героем. Диди... Диди должна была понять. Она отблагодарит его за то, что он проявил сознательность, что не стал тупым инструментом репрессивного общества. Но у начальства явно будет другая точка зрения. Пройдет расследование, потом судебное слушание, после чего его выпрут со службы. Все полицейские станут его презирать, даже те, кто поспешит ему на выручку. Неважно, насколько они коррумпированы - по крайней мере не настолько, чтобы позволить бессмысленно себя убить.
Здесь был всего один луч света: всегда можно найти новую работу. Найти новую жизнь куда сложнее.
Каз Долович
Пока Долович шагал по старому туннелю, несварение желудка, о котором он почти забыл от ярости на необъяснимое поведением машиниста, снова дало себя знать. Он поспешно миновал запахи и жар буфетной стойки и направился на станцию. Там через вестибюль выскочил на улицу и взмахом руки подозвал такси.
- Угол Южной Парк-авеню и Двадцать восьмой улицы.
- Вы явно не местный, - заметил водитель. - Насколько я знаю, здешние уроженцы называют её Четвертой авеню. Точно также с Шестой авеню - только деревенщина называет её Авеню Америк. Откуда вы?
- Из Южного Бронкса.
Когда он бежал по лестнице станции на Двадцать восьмой улице, живот пытался перепрыгнуть низко опущенный ремень. Сунув удостоверение в нос билетеру, Долович прошел внутрь. У платформы стоял поезд с распахнутыми дверями. Если ПелхэмЧас Двадцать Три все ещё стоит в туннеле, значит светофоры перекрыли путь этому поезду - Пелхэм Час Двадцать Восемь. Посмотрев на южный конец поезда, он понял, что тот освещается только слабым светом аварийных лампочек, и поспешил к головному вагону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94