Все образуется. Но я могу сказать бабушке правду? Это единственный выход.
Джемайма закусила губу и вздохнула.
– Я согласна. Представляю, как я упаду во мнении леди Маргрит. Возможно, если бы я была беременна, то это искупило бы мой грех… Так что я ее разочаровала.
– Всего на какое-то время. Джемайма покраснела.
– Роб… – Она старалась не смотреть на него. – Вы очень разозлились бы, окажись Тилли моей дочкой?
– Я был бы потрясен, – помолчав, честно признался Роб. – Потрясен и огорчен. Я и был потрясен, когда подумал, что Тилли – ваша дочь.
– Я знаю, что мужчины желают, чтобы их невесты были непорочными… – Джемайма подняла на него смущенное лицо. – У вас нет причин для беспокойства. Я вам уже это говорила.
– Не скрою, Джемайма, я рад. Но будь Тилли вашим ребенком, я все равно не отпустил бы вас. Вы так много для меня значите.
Их взгляды встретились, и Роб очень нежно поцеловал ее в губы.
– А теперь марш в постель.
Роб подвел Джемайму к кровати и откинул покрывало. Она послушно легла и вытянула ноги.
– Почему вы так на меня смотрите? – спросила она, заметив его пристальный взгляд.
– Ваши ноги… Я обратил внимание… той ночью на постоялом дворе, но я забыл…
Джемайма натянула одеяло до подбородка.
– Они не болят. Все давно зажило. Роб уселся на край постели.
– А в других местах тоже есть шрамы?
– Хуже всего на пятках и на локтях. Им больше всего достается, когда протискиваешься по трубе.
Она высвободила из-под одеяла руку и приподняла рукав.
– Наверное, я никогда не смогу носить элегантные летние платья…
Кожа на локте была шершавая, а вдоль руки виднелись фиолетовые рубцы. Роб осторожно провел по ним пальцем.
– Эти шрамы – самые страшные из всех?
– Странный вопрос, Роберт! – Голубые глаза Джемаймы засверкали. – Разве следы ваших боевых ранений не хуже, чем у трубочистки?
– Могу показать. – Роб со смехом стал развязывать пояс на халате.
– Нет, спасибо! – испугалась Джемайма. – По-моему, под халатом у вас ничего не надето.
В спальне повисла угрожающая тишина.
– Да, вы правы, – ответил наконец Роб. – Я всегда сплю голым.
Джемайма с трудом проглотила слюну. Роб видел только ее лицо и шею в украшенном фестонами вырезе ночной рубашки. Ее голубые глаза смотрели томно, волосы разметались по подушке, и от них исходил запах жасмина. Под кружевами рубашки угадывались округлости груди, и на Роба нахлынула волна сладострастия. Он увидел, как у нее на шее бьется жилка. Она хотела что-то сказать, но не успела – он прильнул к ее рту губами. Ее мягкие, пухлые губы раскрылись, и она ответила на его поцелуй. Джемайма поудобнее устроилась под одеялом и ласково дотронулась до лица Роба, а потом ухватилась за воротник его халата и притянула к себе. Роб проложил целую дорожку из нежных поцелуев на атласной коже ее шеи, задержавшись на впадинке, где пульсировала жилка. Свеча сгорела почти дотла. Джемайма лежала с закрытыми глазами, темные ресницы выделялись на щеках, губы алели от поцелуев. Она казалась такой податливой. У Роба сдавило горло от невыразимой нежности и от безумного желания обладать ею. Он почувствовал, как маленькие ручки Джемаймы пролезли под халат и гладят его по обнаженной груди. Тогда он откинул одеяло, сбросил халат на пол и лег рядом с ней.
Джемайма повернулась на бок, чтобы смотреть на его лицо. Она ничего не говорила, и они долго лежали, молча глядя друг на друга, потом Джемайма протянула руку и погладила Роба по щеке, а он прижал губы к ее ладошке и от напряжения сжался словно пружина.
Он убрал с лица Джемаймы волосы, и мягкие колечки закрутились вокруг пальцев. Тогда он прижался губами к завиткам, а рукой водил по гладкой коже груди и вокруг сосков. Джемайма задышала часто-часто. Пальцы Роба начали расстегивать пуговицы на рубашке, но Джемайма остановила его.
– Вы ведь знаете, что этого нельзя делать.
– У каждого на этот счет свое мнение.
– Мое мнение такое, что мы нарушаем обет безбрачия… или вот-вот нарушим.
Роб засмеялся, а его пальцы продолжили свою работу.
– Значит, мы будем беседовать о безбрачии? Джемайма разрывалась между благоразумием и силой желания.
– Полагаю, что это необходимо, – сказала она.
Роб наклонился, легонько поцеловал и осторожно зажал в зубах ее верхнюю губу. Его рука очутилась в лифе ночной рубашки. Когда он сжал ладонью ее грудь, Джемайма от неожиданности охнула, а Роб просунул язык ей в рот и стал водить кончиком языка внутри. Это было безумно приятно. Джемайма впилась пальцами ему в плечи, он стонал от наслаждения, и ее это радовало.
– Так что же такое безбрачие? – прохрипел Роб, гладя ее грудь, отчего по телу Джемаймы пробежал приятный зуд.
Меньше всего Джемайме хотелось играть в слова, но Роб, кажется, готов забыть о сорока тысячах фунтов. Значит, спасти положение должна она.
– Безбрачие – это… Я… у меня нет под рукой словаря…
Роб наклонил голову и взял в рот сосок. Джемайма выгнулась и застонала.
– Если вы не можете дать определения, – со смехом в голосе произнес Роб, – то мне ничего не остается, как продолжать.
Он медленно водил языком по соску, покусывая налившийся бутончик.
– Безбрачие – это воздержанность и целомудрие, – с трудом прошептала Джемайма, – а вы, Роберт, совершенно нецеломудренны.
Роб молчал. Джемайма открыла глаза и увидела, что он навис над ней: темные волосы растрепались, черты худощавого лица напряглись от прилива страсти.
– Мне кажется, вам пора уйти, – сказала она.
– Вы хотите, чтобы я ушел?
– Нет, не хочу, но считаю, что вы должны уйти. Роб вздохнул, сел и потянулся за халатом. В бледном свете почти сгоревшей свечи она успела увидеть его обнаженное тело, прежде чем он накинул халат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62