ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
И больше она ничего слышать не желает. Сделали ей такой рояль. Прикинь, прикол.
— В чем прикол-то?
— Так на нем же играть нельзя!
— Почему?
— Да потому что у роялей эта выемка — она не просто так. Она потому, что струны разной длины. И в таком зеркальном рояле клавиатура — тоже зеркальная.
— Ей-то что. Он все равно для мебели.
— Думаешь, для мебели? Я так полагал, что они людей собирались приглашать правильных на тусовки, музыкантов всяких. А тут — леворукий рояль. И приглашать им придется только левшей. И то только самых упертых — тех, которые на таких роялях учились. Зазеркалье. И леворукость. Все, что нас окружает там, внизу, на родине, — это такая неправильная проекция того, что здесь. Как леворукий рояль. Простой пример?
— Простой. Это из твоей книжки?
— Это из нашей жизни. Я его использовал, чтобы опустить тебя на землю. А в книжке он теперь тоже есть, потому что по теме. Я как раз не знал, куда вставить. А тут ты, со своими грибами.
— Так ты сейчас про это пишешь?
— Нет, сейчас я собираюсь процитировать одну цитату. Перевод с английского Сергея Кладо, который цитирует Пола Остера, который цитирует Чарлза Доджсона. Это разговор главного действующего лица с главным героем. Послушай:
'Humpty Dumpty: the purest embodiment of the human condition.Listen carefully, sir. What is an egg? It is that which has not yet been bom. A paradox, is it not? For how can Humpty Dumpty be alive if he has not been bom? And yet, he is alive — make no mistake. We know that because he can speak. More than that, he is a philosopher of language.
"When /use a word, Humpty Dumpty said, in rather a scornful tone, it means just what I choose it to mean — neither more or less.
The question is, said Alice, whether you can make words mean so many different things.
The question is, said Humpty Dumpty, which is to be master — that's all'".
'Lewis Carrol!'.
' Through the Looking Glass, chapter six'.
'Interesting'.
'It's more than interesting, sir. It's crucial. Listen carefully, and perhaps you will leam something. In his little speech to Alice, Humpty Dumpty sketches the future of human hopes and gives the clue to our salvation: to become masters of the words we speak, to make language answer our needs, Humpty Dumpty was a prophet, a man who spoke truths the word was not ready for'.
'A man?'
'Excuse me. A slip of a tongue. I mean the egg. But the slip is instructive and helps to prove my point. For all men are eggs, in a manner of speaking. We exist, but we have not yet achieved the form that is our destiny. We are pure potential, an example of the not-yet-arrived. For man is fallen creature — we know that from Genesis. Humpty Dumpty is also fallen creature. He falls from his wall, and no one can put him back again — neither the king, nor his horses, nor his men. But that is what we must all strive to do. It is our duty as human beings: to put the egg back together again. For each of us, sir, is Humpty Dumpty. And to help him is to help ourselves'.
'A convicting argument'.
'It's impossible to find a flaw in it'.
'No cracks in the egg'.
'Exactly'.
— Шалтай-Болтай — это чистейшее воплощение человеческого состояния. Слушайте внимательно, сэр. Что есть яйцо? Это есть что-то, что еще не родилось. Парадокс, разве нет? Ибо как Шалтай-Болтай может быть жив, если он еще не родился? Л в том, что он живой, не может быть и тени сомнений. Мы это знаем потому, что он говорит. И даже более того — он философ языка.
"Когда я употребляю слово, — сказал Шалтай-Болтай довольно презрительно,
— оно означает только то, что мне от него требуется, — не больше и не меньше".
«Вопрос в том, — сказала Алиса, — возможно ли заставить слово обозначать столько разных вещей».
«Вопрос в том, — сказал Шалтай-Болтай, — кто хозяин, вот и все».
— Льюис Кэрролл.
— «Алиса в Зазеркалье», глава шестая.
— Интересно.
— Более чем интересно, сэр. Это существенно. Слушайте внимательно, возможно, вы кое-что узнаете. В своей небольшой речи к Алисе Шалтай-Болтай делает набросок будущих человеческих надежд и дает ключи к нашему спасению: стать хозяином слов, чтобы язык отвечал нашим чаяньям. Шалтай-Болтай был пророком, то есть человеком, изрекавшим истину, которую человечество было не готово принять.
— Человеком?
— Простите. Случайно с языка сорвалось. Я имел в виду — яйцом. Впрочем, это значимая оговорка, она помогает доказать мою точку зрения. Ибо все люди есть в определенном смысле яйца — в том, как они используют речь. Мы существуем, но мы еще не достигли предназначенной нам формы. Мы — чистые зародыши самих себя, пример не-прибытия. Ибо человек есть падшее существо по Книге Бытия. Шалтай-Болтай — такое же падшее существо. Он пал со стены, и никто не в силах помочь ему собраться — ни король, ни вся его конница, ни вся его рать. Но это именно то, что нам всем предстоит сделать. Наш долг, как человеков, — собрать яйцо воедино. Ибо каждый из нас, сэр, — Шалтай-Болтай. И помочь ему — значит помочь себе.
— Убедительный довод.
— Никакого подвоха.
— Простой, как скорлупа.
— Вот именно.
И писатель замолчал.
Гена даже не пытался понять, к чему это все. Глюк есть глюк, чего его анализировать. Он подумал только, что все, что говорил писатель, даже наяву, было похоже на глюк, как и сам писатель; припоминая его тексты, в которых идеи сумбурно накладывались на события, а события — на эмоциональные оценки и нереальные образы, существуя отдельно и параллельно и при этом пересекаясь, чего нельзя параллельным в пространстве трех измерений, Гена сложил эту мысль (о глючности писателя) в некую формулу, которая вполне могла составить в будущем основу убеждения, но решил пока с убеждениями не торопиться.
«Может, это просто я его придумал?» — подумал он.
Он посмотрел на писателя повнимательнее и спросил:
— А что ты сейчас пишешь?
— Знаешь, — сказал писатель, также пристально вглядываясь в Гену, — мне наш разговор напоминает диалог Белого Рыцаря со стариком, сидящим на стене. Хотя в оригинале — на воротах стены. Только мы ролями поменялись. Это значит, что тебе до королевы остался последний ручеек. Отвечаю. Я пишу Декрет о Земле.
— Чего?!
— Декрет о Земле. И, сидя на хлебе, воде и во зле, он пишет на небе Декрет о Земле. Потом будет еще Декрет о Небе. Это две составные части Декрета о Мире, точнее, Декрета о Мире между небом и землей. Где мы, собственно говоря, и находимся. Мы — в смысле империя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
— В чем прикол-то?
— Так на нем же играть нельзя!
— Почему?
— Да потому что у роялей эта выемка — она не просто так. Она потому, что струны разной длины. И в таком зеркальном рояле клавиатура — тоже зеркальная.
— Ей-то что. Он все равно для мебели.
— Думаешь, для мебели? Я так полагал, что они людей собирались приглашать правильных на тусовки, музыкантов всяких. А тут — леворукий рояль. И приглашать им придется только левшей. И то только самых упертых — тех, которые на таких роялях учились. Зазеркалье. И леворукость. Все, что нас окружает там, внизу, на родине, — это такая неправильная проекция того, что здесь. Как леворукий рояль. Простой пример?
— Простой. Это из твоей книжки?
— Это из нашей жизни. Я его использовал, чтобы опустить тебя на землю. А в книжке он теперь тоже есть, потому что по теме. Я как раз не знал, куда вставить. А тут ты, со своими грибами.
— Так ты сейчас про это пишешь?
— Нет, сейчас я собираюсь процитировать одну цитату. Перевод с английского Сергея Кладо, который цитирует Пола Остера, который цитирует Чарлза Доджсона. Это разговор главного действующего лица с главным героем. Послушай:
'Humpty Dumpty: the purest embodiment of the human condition.Listen carefully, sir. What is an egg? It is that which has not yet been bom. A paradox, is it not? For how can Humpty Dumpty be alive if he has not been bom? And yet, he is alive — make no mistake. We know that because he can speak. More than that, he is a philosopher of language.
"When /use a word, Humpty Dumpty said, in rather a scornful tone, it means just what I choose it to mean — neither more or less.
The question is, said Alice, whether you can make words mean so many different things.
The question is, said Humpty Dumpty, which is to be master — that's all'".
'Lewis Carrol!'.
' Through the Looking Glass, chapter six'.
'Interesting'.
'It's more than interesting, sir. It's crucial. Listen carefully, and perhaps you will leam something. In his little speech to Alice, Humpty Dumpty sketches the future of human hopes and gives the clue to our salvation: to become masters of the words we speak, to make language answer our needs, Humpty Dumpty was a prophet, a man who spoke truths the word was not ready for'.
'A man?'
'Excuse me. A slip of a tongue. I mean the egg. But the slip is instructive and helps to prove my point. For all men are eggs, in a manner of speaking. We exist, but we have not yet achieved the form that is our destiny. We are pure potential, an example of the not-yet-arrived. For man is fallen creature — we know that from Genesis. Humpty Dumpty is also fallen creature. He falls from his wall, and no one can put him back again — neither the king, nor his horses, nor his men. But that is what we must all strive to do. It is our duty as human beings: to put the egg back together again. For each of us, sir, is Humpty Dumpty. And to help him is to help ourselves'.
'A convicting argument'.
'It's impossible to find a flaw in it'.
'No cracks in the egg'.
'Exactly'.
— Шалтай-Болтай — это чистейшее воплощение человеческого состояния. Слушайте внимательно, сэр. Что есть яйцо? Это есть что-то, что еще не родилось. Парадокс, разве нет? Ибо как Шалтай-Болтай может быть жив, если он еще не родился? Л в том, что он живой, не может быть и тени сомнений. Мы это знаем потому, что он говорит. И даже более того — он философ языка.
"Когда я употребляю слово, — сказал Шалтай-Болтай довольно презрительно,
— оно означает только то, что мне от него требуется, — не больше и не меньше".
«Вопрос в том, — сказала Алиса, — возможно ли заставить слово обозначать столько разных вещей».
«Вопрос в том, — сказал Шалтай-Болтай, — кто хозяин, вот и все».
— Льюис Кэрролл.
— «Алиса в Зазеркалье», глава шестая.
— Интересно.
— Более чем интересно, сэр. Это существенно. Слушайте внимательно, возможно, вы кое-что узнаете. В своей небольшой речи к Алисе Шалтай-Болтай делает набросок будущих человеческих надежд и дает ключи к нашему спасению: стать хозяином слов, чтобы язык отвечал нашим чаяньям. Шалтай-Болтай был пророком, то есть человеком, изрекавшим истину, которую человечество было не готово принять.
— Человеком?
— Простите. Случайно с языка сорвалось. Я имел в виду — яйцом. Впрочем, это значимая оговорка, она помогает доказать мою точку зрения. Ибо все люди есть в определенном смысле яйца — в том, как они используют речь. Мы существуем, но мы еще не достигли предназначенной нам формы. Мы — чистые зародыши самих себя, пример не-прибытия. Ибо человек есть падшее существо по Книге Бытия. Шалтай-Болтай — такое же падшее существо. Он пал со стены, и никто не в силах помочь ему собраться — ни король, ни вся его конница, ни вся его рать. Но это именно то, что нам всем предстоит сделать. Наш долг, как человеков, — собрать яйцо воедино. Ибо каждый из нас, сэр, — Шалтай-Болтай. И помочь ему — значит помочь себе.
— Убедительный довод.
— Никакого подвоха.
— Простой, как скорлупа.
— Вот именно.
И писатель замолчал.
Гена даже не пытался понять, к чему это все. Глюк есть глюк, чего его анализировать. Он подумал только, что все, что говорил писатель, даже наяву, было похоже на глюк, как и сам писатель; припоминая его тексты, в которых идеи сумбурно накладывались на события, а события — на эмоциональные оценки и нереальные образы, существуя отдельно и параллельно и при этом пересекаясь, чего нельзя параллельным в пространстве трех измерений, Гена сложил эту мысль (о глючности писателя) в некую формулу, которая вполне могла составить в будущем основу убеждения, но решил пока с убеждениями не торопиться.
«Может, это просто я его придумал?» — подумал он.
Он посмотрел на писателя повнимательнее и спросил:
— А что ты сейчас пишешь?
— Знаешь, — сказал писатель, также пристально вглядываясь в Гену, — мне наш разговор напоминает диалог Белого Рыцаря со стариком, сидящим на стене. Хотя в оригинале — на воротах стены. Только мы ролями поменялись. Это значит, что тебе до королевы остался последний ручеек. Отвечаю. Я пишу Декрет о Земле.
— Чего?!
— Декрет о Земле. И, сидя на хлебе, воде и во зле, он пишет на небе Декрет о Земле. Потом будет еще Декрет о Небе. Это две составные части Декрета о Мире, точнее, Декрета о Мире между небом и землей. Где мы, собственно говоря, и находимся. Мы — в смысле империя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76