– Нет, оставьте моего малыша в покое, – глухо проговорила она.
Я срочно провожу совещание в верхах и держу следующую речь, тут же переводимую на столичное наречие и на арго Ля Виллет: «Мой красавец Сан-Антонио, ты известен остротой своего психологизма. Если ты достоин своей репутации, то исповедуешь эту девушку за время, меньшее, чем понадобилось бы Берюрье, чтобы сморозить какую-нибудь пошлость».
Закончив, я приступаю к голосованию. Предложенная мной повестка дня принимается абсолютным большинством.
– Видите ли, мадам Лавми, у нас во Франции есть поговорка, которая, безусловно, должна иметь свой эквивалент в Штатах и которая гласит, что молчание – золото. Я же считаю, что это нелепая выдумка. Если бы на нашей планете царило молчание, нам бы, согласен, удалось бы избежать Азнавура, но мы лишились бы также и Моцарта, что было бы очень грустно...
В этот момент я использую на практике теорию 314-Б выдающегося мастера рыбной ловли на удочку, то есть я напускаю тумана. Я будоражу ее сознание, как будоражат самый чистый анисовый ликер, добавляя туда несколько капель воды.
– Я полагаю, что похищение ребенка карается в Соединенных Штатах смертью? – вкрадчиво говорю я, глядя на нее.
Сейчас у нее такой вид, будто она схватила рукой раскаленный утюг с обратной стороны.
– Что вы хотите этим сказать?
– Вы это хорошо знаете. Некая мадам Унтель похитила вашего маленького Джими... Затем она исчезла сама, и только что ее нашли утонувшей.
Она хватается за мою руку.
– Мертва! Скажите же, миссис Унтель мертва?
– Я держу ее труп, он в вашем распоряжении. Вы хотите заставить меня поверить, что вам об этом ничего неизвестно?
Ей нет необходимости это опровергать. Ее потрясение красноречиво говорит само за себя. Какое-то мгновение я колеблюсь. Место для крупного объяснения выбрано неудачно. Тем более, что молодая женщина находится на пределе своих сил, и в любой момент с ней может случиться нервный припадок. Хорош бы у меня был вид, если бы это произошло!
– Едемте со мной! – говорю я.
– Куда? – находит она силы выдохнуть.
– Ко мне... И не бойтесь...
Парикмахер отправился открывать свое заведение перед самым концом рабочего дня, то есть можно считать, что он ушел его закрывать. Но он не может провести целый день, не читая «Экип», даже если его любовница изъята из обращения, как вульгарная купюра в сто су. Берю снова заснул... Мама делает Джими туалет. Такова расстановка различных протагонистов моей истории, когда я прибываю в Сен-Клу, поддерживая под руку мадам Лавми, терзаемую отчаянием.
Из ванной доносится мамин голос. Фелиция напевает «Маленькие кораблики», а сорванец Джими щебечет от удовольствия. Он еще не понимает по-французски, к тому же он совсем еще не знает, к счастью для себя, что такое человек, но он чувствует, что с Фелицией хорошо.
– Входите, – говорю я своей спутнице.
Она делает шаг в сторону двери, замечает своего ребенка, издает громкий крик и устремляется к нему.
Не стоит описывать вам эту сцену. Это заставит вас проливать слезы, а погода и без того сырая.
Я позволяю завершиться волнующей финальной сцене страданий матери. Затем возвращаю мадам Лавми к реальности, играя в открытую и подробно излагая ей всю историю. А она совсем не проста, эта история.
– Теперь ваш ход, – говорю я. – Это все равно, что бланк заказа, – достаточно заполнить пустые клетки.
Она настолько рада, что отвечает на мои вопросы, не задумываясь, прижимая своего дорогого малыша к груди, которую я бы не прочь поласкать.
Я мог бы передать вам наш разговор в мельчайших подробностях, но вы такие олухи, что вам будет трудно поспевать за мной, поэтому для ваших бедных фосфором мозгов его лучше изложить кратко.
Поэтому снимите очки и послушайте, мои милые. Послушайте историю о двух несчастных женщинах американского производства.
Загадочная, пикантная, искусительная, экзальтированная, соблазнительная, очаровывающая миссис Лавми, на первый взгляд, провела удачную операцию, выйдя замуж за известного вам «великого киноактера». Этот нежный, сентиментальный, золотой Лавми – славная скотина, хотя и не злая, которая проводит свою жизнь, опустошая бутылки виски «Четыре розы» и трахая девушек, приходящих к нему, чтобы он поставил свой автограф на автобусных билетах. В конце концов все это превратило его в неутомимого штемпелевщика своих поклонниц. Жена его из-за этого очень страдала, но до того дня, пока не встретила некоего ничтожного типа с романтической прической, который пел ей романсы, так любимые и ожидаемые ею.
Парень, о котором я вам говорю, был не кто иной, как Унтель. И это ничтожество, при всем своем романтизме, тем не менее женилось на даме, которая свободно могла быть его матерью, а если слегка подправить ее свидетельство о рождении, то и бабушкой. Чтобы представить себя в лучшем виде, он, видимо, говорил миссис Лавми о своей погубленной жизни. Это принесло свои плоды... Любовь, наслаждение, но без органа, поскольку оба состояли в браке.
Любовники неосторожно обменялись такими пламенными письмами, что пожар привлек внимание матушки Унтель. Она случайно ознакомилась с одним из таких красноречивых посланий.
Разразился скандал. Она упрятала своего юного супруга подальше, ибо не хотела, чтобы его похитила известная красавица.
Далее она предприняла путешествие во Францию, чтобы уладить этот вопрос с миссис Лавми. Бурное объяснение... Но на чужой земле можно позволить себе большую свободу.
Она потребовала, чтобы жена Фреда порвала с ее юным супругом. Миссис Лавми послала ее к черту. Толстая мамаша Унтель, напоровшись на вилы, решилась на крайние меры – похищение Джими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39