Он не заботился о том, доставляет ли ей наслаждение, хотя она звериным завыванием и царапаньем вроде бы выражала восторг. Он усилил амплитуду циклических рывков, желая таким образом принудить Валентину к молчанию или к более сдержанным стонам, но подобная резкость только раззадорила ее. Ее наманикюренные ногти рвали на его спине рубашку. В последнем душераздирающем взлете, означавшем, видимо, оргазм, она уже руками рванула ткань рубашки, и та лопнула с гулким треском, добавляя к завываниям Валентины аккорд будничной материальности. И тогда руки Валентины, как две взбесившиеся фурии, вцепились Року в волосы. Она с надрывной силой притянула к себе его голову, так что их рты вжались с болью друг в друга, словно голодные хищники. Рок почувствовал на деснах прелый и теплый вкус крови, и это его возбудило. Едва он дернулся в последний раз, новая плотская страсть, не озабоченная безрассудной тратой телесных сил, заставила его перевернуть задыхающуюся, бормочущую, размягченную Валентину на живот.
Он вдавил ее лицо в измятую простыню. Валентина издала жалобный стон – крика не получилось. Стремительно Рок овладел Валентиной во второй раз. Потом, словно пиявка, напившаяся крови, откачнулся, упал на спину и тяжело задышал. Валентина, опасавшаяся – едва оказалась на животе, – что Рок воспользуется запретным маленьким отверстием, а потому сконфуженно сжавшаяся вначале, облегченно и благодарно покорилась ему, как только поняла, что Рок собирается идти проторенной тропой. Она принялась всячески понукать Рока, неуклюже обхватывая его руками и шевеля ягодицами. Те подпрыгивали и метались, часто не в унисон основному ритму. Потом уже Валентина встала на колени, и Рок тоже поднялся, поймав ее тяжелые груди и одновременно притягивая ее на себя. Почувствовав приближение оргазма, Валентина, точно обессилев, снова скользнула на живот, увлекая за собой пирата. Стиснутая зубами простыня не дала пробиться истошному воплю, Валентина ограничилась протяжным обмирающим стоном, а потом, когда Рок свалился на кровать, зашлась вакхически-жалобным плачем.
Рок нашарил на тумбочке пачку сигарет, едва не опрокинув бутылку и вазу с фруктами. Он прикурил сигарету и передал ее всхлипывающей Валентине. Она прятала лицо, словно стыдилась столь бурно и откровенно проявленных чувств.
– Ты небось думаешь, что у меня не все дома, – запинающимся голосом произнесла она, и ее голос, так странно и нелепо разбередивший тишину, лишь слегка тронутую накатами моря и ветра, прозвучал каким-то жалким природным анахронизмом, – я-то вижу. Воображаешь себе невесть что, – обиженно добавила она.
– Это твое субъективное мнение, – усмехнулся Рок, попыхивая сигаретой. – Вы, Михеевы, вообще очень похожи между собой – живете в каком-то вымышленном мире.
– Это ты живешь в вымышленном мире, – затянувшись сигаретой, возразила Валентина, – тебя же не сегодня-завтра поймают и в тюрягу посадят, если до того башку не отстрелят.
– Вот теперь я вижу перед собой настоящую сестру Михея, – ухмыльнулся Рок. – Она, как и ее братец, считает свой корабль непотопляемым, а остальных людей – ничтожными придурками.
– Перестань злиться, – миролюбиво пробормотала Валентина и придвинулась к Року.
Ее сексуальная распахнутость нанесла ее самооценке такую рану, что помочь могла только терапия интимной нежности. Она обняла Рока за талию и прижалась губами к его плечу.
– Я не злюсь, – Рок пустил к потолку очередную седую, с сизым оттенком, спираль дыма, – я просто наблюдаю и оцениваю.
– А я думала, что, кроме краба и драк, тебя ничего не интересует, – Валентина поднялась на локте и пристально вгляделась в лицо Рока.
Оно оставалось спокойным, даже непроницаемым.
– Ты сам загнал себя, – после затяжной паузы сказала она, – в угол.
– Жизнь загнала, – вяло возразил он. – И потом, море – это не карцер. Море – это свобода, – с оживлением закончил он.
– Знаю я этот фольклор, – небрежно усмехнулась Валентина,– свобода – это деньги…
Рок нахмурился, его пыл погас.
– У тебя они есть, но ты не свободна, – он перевел ничего не выражающий взгляд с потолка на Валентину.
– Ты намекаешь на брата? – насторожилась она.
– И какая свобода вообще может быть в борделе, в твоем ремесле? – продолжал Рок.
– Брат любит меня, – с ожесточенным упрямством произнесла Валентина, – дело не только в деньгах. Даже если бы я сделала что-нибудь такое… ну, выходящее за рамки, он простил бы. Пожурил бы, конечно, для проформы, но простил, да еще – когда раскаялся бы в своей грубости – чего-нибудь стоящее подарил.
– Этот дворец – не результат подобного раскаяния? – Рок с неожиданной злостью посмотрел на Валентину.
Сейчас она напоминала ему сытую довольную корову, покорную и безотказную, касается ли это удоев или бойни.
– Нет, ты злой, – с укоризной посмотрела на Рока Валентина, – так нельзя.
Рок, который полагал, что стоит Валентине заговорить о своем брате, как к ней вернется вся ее наивная спесь и заносчивость, избавляя ее от стыдливых мыслей о своем сексуальном темпераменте, теперь раздраженно думал о том, как бы отсюда убраться.
Для начала он поднялся и взял из вазы гроздь винограда.
– Поделись со мной, – жеманно просюсюкала Валентина.
Рок взял еще одну гроздь и резко протянул Валентине. Она отстранила его руку с гримасой гневливого разочарования.
– Дикарь и есть дикарь, – передернула она плечами.
Рок застегнул штаны и с недоверчивой ухмылкой взглянул на презрительно взирающую на него Валентину.
– Так бы и простил?
– Он только с виду такой злой, к нему надо подход иметь…
Рок ничего не ответил, он, словно разминаясь, прошелся по комнате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107