Этот аргумент принадлежит к
числу самых сильных, но всю силу его мы обратим против номинализма и
привлечем и защиту реализма, если нам удастся показать, что именно те
стороны действительности, которые наблюдаются с величайшею ясностью и
отчетливостью и несомненно находятся налицо в суждении и в восприятии,
относятся к области общего и только вследствие ряда недоразумений
принимаются за индивидуальное, тогда как настоящее индивидуальное, абсолютно
индивидуальное наблюдается и опознается с величайшим трудом. Чтобы
установить эту на первый взгляд чересчур парадоксальную мысль, мы
распределим возможные содержания суждения и восприятия в три группы -
индивидуальное, общее средней степени общности и общее высшей степени
общности, - и постараемся доказать, что в человеческом сознании на его
теперешней ступени развития наиболее отчетливо дифференцировалось только
средне-общее содержание действительности (и оно-то по недоразумению
принимается за индивидуальное), и наиобщее так же, как и индивидуальное,
дифференцируется в нашем сознании очень несовершенно и потому наблюдается с
величайшим трудом.
На вопрос, какие представления являются первыми в человеческом сознании -
общие или индивидуальные (частные), в наше время нередко отвечают, что
вначале нет ни общих, ни индивидуальных, а есть только неопределенные
представления. "Ум идет от неопределенного к определенному", - говорит Рибо.
"Если из неопределенного сделать синоним общего, тогда можно, пожалуй,
утверждать, что вначале появляется не частное, но также и не общее в точном
смысле слова, а неясное. Другими словами, это значит, что как только ум
переживает момент восприятия и его непосредственного воспроизведения в
памяти, тогда возникает родовой образ, то есть переходное состояние между
частным и общим, - смутное упрощение"281. С этим положением нельзя не
согласиться; если принять в расчет, до какой степени даже и в развитом
человеческом сознании изобилуют низшие стадии восприятия, столь
неопределенные, что их нельзя назвать ни общими, ни индивидуальными. Если мы
гуляем, совершенно погрузившись в свои размышления, и только смутно
различаем какие-то деревья, каких-то идущих мимо нас людей, то эти образы,
деревьев и людей, пожалуй, нельзя назвать ни общими, ни индивидуальными.
Быть может, животные и дети начинают с восприятия только таких смутных
образов. Чтобы не вдаваться в область слишком специальных исследований, мы
не будем решать вопроса, правда ли, что эти образы, которые несомненно
нельзя назвать индивидуальными, не могут быть причислены также и к общим
представлениям. Мы прямо подойдем к своей цели, если зададим следующий
вопрос: когда смутные образы заменяются образами ясно дифференцированными
(отчетливыми восприятиями, которые суть не что иное, как комплекс
недоразвитых или переразвитых суждений), то получаются ли при этом прежде
всего индивидуальные или общие образы? И вот на этот-то вопрос мы даем
следующий на первый взгляд парадоксальный ответ: даже тогда, когда мы стоим
лицом к лицу с единичною вещью и имеем в восприятии высоко
дифференцированный образ ее, этот образ в громадном большинстве случаев есть
общее представление. Чтобы согласиться с этим, достаточно обратить внимание
на то, что даже и высоко индивидуализированное представление о какой-либо
единичной вещи не гарантирует нас от того, чтобы мы не смешали ее с другою
вещью, которая оказывается для нас неразличимо сходною с первою не
вследствие недостатков нашей памяти, а вследствие недостаточной
индивидуализации представления во время самого акта восприятия. Положим, мы
внимательно рассматриваем какой-нибудь фрукт, напр., красивый крупный
золотисто-желтый лимон; как бы отчетливо мы ни восприняли его своеобразную
неправильную лимоновидную форму, оттенок его цвета, обилие глубоких точек на
его кожуре, все же несомненно можно найти другой чрезвычайно сходный с
первым лимон, и, если бы какой-либо волшебник положил его на место первого
так, чтобы мы не видели, как они меняются своими местами в пространстве, мы
бы не заметили обмана. Неполная индивидуализация наших представлений
становится еще более ясною, если взять не целую вещь, а часть вещи: положим
перед собой на стол лист бумаги, окрашенной в чрезвычайно ровный желтый
цвет, и накроем его сверху листом черной бумаги, в котором прорезано
отверстие в форме квадрата, тогда перед нашими глазами будет находиться
желтый квадрат; если кто-либо станет передвигать желтый лист из стороны в
сторону, так, чтобы мы этого не заметили, то перед нашими глазами в каждом
акте восприятия будут разные квадраты, а нам будет казаться, что все один и
тот же квадрат, и это не вследствие недостатка памяти, а вследствие неполной
индивидуализации восприятия. Нам, может быть, возразят, что подобное
наблюдение, упускающее из виду перемещение предмета в пространстве, есть уже
своего рода отвлечение, абстракция, и потому неудивительно, что при этом
получается общее представление. Однако таким возражением всякий номиналист
сам себя выдал бы головою: делая его, он признал бы именно то, что мы хотели
доказать. Нам совершенно все равно, отчего получаются такие восприятия: мы
хотим лишь показать, что даже в момент восприятия, имея в сознании высоко
дифференцированное, отчетливое представление, мы усматриваем такие стороны
вещи, которые общи у нее с многими другими вещами, так что наше
представление целиком или отчасти неразличимо сходно с представлениями о
некоторых других вещах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134