Ссылаться здесь на привычку нельзя, потому
что привычка может явиться только после того, когда мы уже произвели такую
выборку и всякий раз при повторении явления сосредоточиваем внимание опять
на том, что было выбрано в первый раз. До сих пор, однако, вопрос о
первоначальном происхождении частных суждений не привлекает к себе внимания,
и потому наши замечания о необъяснимости косвенной индукции в тех системах,
которые не допускают непосредственного восприятия необходимых связей, не
будут приняты. Но мы не сомневаемся, что логика будущего под влиянием работ
Виндельбанда и Риккерта об исторических науках28 в скором времени выяснит
этот вопрос.
Об априоризме критической философии нам не придется говорить много. Как
это ни странно, он страдает почти всеми теми же недостатками, что и
индивидуалистический эмпиризм Милля315. Желая обосновать достоверное научное
знание, Кант признает, что существуют суждения, в которых воспринимается
необходимая связь между субъектом и предикатом, но это лишь те суждения, в
которых выражаются априорные формы нашей собственной познавательной
деятельности, приложимые к самому разнообразному эмпирическому чувственному
материалу. Следовательно, необходимые суждения суть всегда или общие
суждения, или те частные суждения, которые подчинены им. Значит, и для Канта
необходимость всегда имеет законосообразный характер и к тому же принадлежит
только априорной форме, но не эмпирически данному содержанию. Отсюда
следует, что, встретившись с эмпирически данным содержанием, мы только тогда
в состоянии были бы построить о нем на основании непосредственного
восприятия суждение, обладающее характером необходимости, если бы
усматривали непосредственно, что такие-то его элементы подчинены такой-то
априорной форме. Это было бы возможно только в том случае, если бы не только
общие формы познавательной деятельности, но и конкретные случаи их
применения были априорно предопределены. Если бы Кант допустил это, то его
учение об элементарных методах мышления ничем не отличалось бы от нашего,
кроме только того, что, по нашему мнению, объективные связи принадлежат
самим вещам, а по мнению Канта, они создаются познавательною способностью.
Однако, как известно, Кант не решился утверждать, что вся структура мира
явлений априорна. Следовательно, ему приходилось или допустить, что
применение априорных синтезов к таким-то, а не иным группам явлений
определяется a posteriori самими чувственными переживаниями, или же связать
чувственные данные и априорные формы каким-либо косвенным образом. Мы уже
знаем316, что Кант принужден был пойти этим последним путем и связать
рассудочные априорные формы с чувственными данными посредством форм времени.
Воспринимая эмпирические данные, мы убеждены, что между ними существуют
необходимые категориальные связи, но какие элементы связаны между собою,
этого мы непосредственно не воспринимаем; чтобы узнать об этом, мы должны
рассмотреть временные связи между явлениями. Напр., чтобы узнать, какие
эмпирические элементы при чинно связаны друг с другом, мы должны определить,
какие из них подходят под схему причинности, а о ней Кант говорит следующее:
"схема причины и причинности вещи вообще есть реальное, за которым, когда бы
оно ни было дано, всегда (jederzeit) следует нечто другое"317. Отсюда
следует, что эмпирическое суждение, имеющее научную цену, может быть
получено только косвенным и именно только дедуктивным путем, путем указания
на то, что воспринятые временные отношения соответствуют схеме такого-то
категориального синтеза. Следовательно, научные суждения должны получаться
или a priori, или путем дедукции. Научная индукция должна рассматриваться
кантианцами как одна из форм дедукции, именно как умозаключение, большею
посылкою которого служит временная "схема" причинности, и меньшая посылка
состоит из наблюдений и опытов, доказывающих, что данная пара явлений
подходит под схему. Следовательно, учение кантианцев о научных, индуктивных
умозаключениях во всех отношениях должно походить на учение Милля, кроме
того лишь, что большая посылка рассматривается ими не как продукт привычки,
а как незыблемый достоверный закон рассудка. Однако теория индукции мало от
этого выигрывает: чтобы построить такое умозаключение, нужно иметь не только
большую, но и меньшую посылку; между тем, как уже показано выше, философ,
отрицающий непосредственное восприятие необходимых связей между явлениями,
не может объяснить, как производится из мировой бесконечности выборка того
комплекса явлений, над которым нужно произвести наблюдения и опыты,
составляющие меньшую посылку косвенного индуктивного умозаключения.
Пренебрежение к вопросу о первоначальном происхождении частных суждений и
вообще к вопросу о прямых методах везде мстит за себя тем, что косвенные
методы оказываются необъяснимыми до конца. Мы полагаем, что объяснить
первоначальное возникновение частных суждений можно не иначе как допустив
непосредственное восприятие необходимых связей между элементами
действительности, и в этом заключается один из крупных аргументов в пользу
интуитивизма.
Глава X. Последние основания знания
На первый взгляд кажется, что интуитивизм чересчур упрощает процесс
знания, так что если бы теории интуитивизма были верны, все научные проблемы
должны бы уже быть решены, наука должна была бы уже стать законченным целым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134