Я признался, что никогда не слышал о таком святом. Он лишь загадочно улыбнулся и уверил меня в том, что немногие слышали о нем, но, тем не менее, у этого ордена есть монастырь в Лондоне, и настоятеля зовут Зефиринус. Признаюсь, что я был совершенно нелюбезен и посетовал на то, что такие сведения — скудная награда за мои труды, и это ему не понравилось. Он прибавил только еще одно, дескать, мы взялись за дело, которое нам не по силам. «Сэр Эдвард, видимо, потратил немало усилий, пытаясь убедить себя, будто то, происшествие в пустыне, простая галлюцинация». — сказал Харкендер. — «Но он не может искренне в это верить. Его взгляд на мир никогда не позволит ему увидать и на миг, а тем более, понять корни этой тайны, и для всех вас лучше было бы даже не пытаться. — предупредил он нас, — Тем не менее, я с радостью помог бы молодому человеку, который не знает, кто он, и сделаю это, если вы мне позволите».
Сожалею, если вы сочтете, что я неумело вел себя при этой встрече, вероятно, так оно и было. Могу только надеяться, если и когда Харкендер навестит вас в Лондоне, вы лучше этим воспользуетесь. Мое письмо, по крайней мере, предостережет вас и подготовит к этой встрече.
События того дня, однако, не завершились моим отбытием из дома Харкендера. Самое примечательное началось после того, как я покинул его дом. Я переправился через Темзу у Херли, направляясь к Мэйденхэду, где собирался сесть на поезд до Хэнуэлла, потому что решил завернуть туда, чтобы опять повидать Остена.
И вот, обогнув Проспект Хилл и спускаясь по склону к Стаббингз Хит, я почувствовал, что за мной кто-то следует. Ожидая прибытия поезда, я подобрался поближе к моему преследователю и украдкой его изучил. Это был молодой человек, одежда которого определенно свидетельствовала о том, что он горожанин, а не сельский житель. Разумеется, это был не рабочий и не домашний слуга, и повадками напомнил мне коммивояжера, хотя никакой большой сумки или мешка при нем не имелось. Он бросал косые взгляды в моем направлении, нахальные, и даже оскорбительные, и казалось, ожидание заставляет его терять терпение.
Когда прибыл поезд, я закинул свой портфель в пустое купе, и оглянулся на мгновение посмотреть, что делает молодой человек. Он твердо встретил мой взгляд, а затем вошел в купе соседнего вагона. У меня в портфеле была книга «Происхождение человека» Дарвина, но я не даже предпринял попытки достать ее и начать читать, будучи полностью поглощен размышлениями о странном содержании моей беседы с Харкендером. Откуда Харкендер узнал о кольце, которое носил ваш священник? Можно ли доверять его объяснению касательно монограммы на кольце? Почему он так сильно заинтересовался человеком, называвшем себя Льюсьеном де Терром? Что сам он открыл в Восточной Пустыне, и как это связано с бедствием, позднее обрушившимся на вашу партию?
Я не стал выдумывать возможные ответы на эти вопросы, но по мере того, как возрастало их число, меня все больше угнетало сознание того, что мне не удалось выудить более точные сведения у этого уклончивого Харкендера. И должен сознаться, я вышел из вагона в Хэнуэлле в очень скверном настроении. Новую досаду, хотя, отнюдь не удивление, у меня вызвало то, что я увидел, как молодой человек тоже выходит на этой станции. Изрядно злясь на себя из-за своих недавних промахов, я теперь решил взять быка за рога и подошел к моему преследователю, в то время как выстраивалась очередь для сдачи билетов.
— Погагаю, мы оба приехали из Уиттентона, — сказал я.
Если он и был шокирован моей наглостью, то не показал этого, но просто признал этот неоспоримый факт. Голос его звучал до странного мягко, прямо как шелк, но от него попахивало спиртным, и чувствовалось некоторое неестественное возбуждение. Он добавил, что не имеет удовольствия меня знать, и поинтересовался, как меня зовут и не встречались ли мы где-нибудь раньше. Я внезапно почувствовал себя глупо, потому что опять собирался добывать сведения, а вместо этого вынужден был сам сообщать их. Опять меня спрашивают вместо того, чтобы отвечать на вопросы, или хотя бы ими обмениваться. И все же, как я мог отказаться? Это было бы глупо и неучтиво. Я назвал ему свое имя и сообщил, что я хирург, но поспешил в свою очередь спросить его, кто он. Он улыбнулся и сказал:
— Меня зовут Калан, и я слуга. Вы живете в Хэнуэлле, сэр?
Не могу вспомнить, что когда-либо слышал голос, хоть отдаленно похожий на этот, он звучал гортанно, но отнюдь не хрипло, слегка пьяно, в нем слышались истерические нотки. И у меня создалось впечатление, что собеседник не полностью владеет собой. К этому времени мы оба прошли через контроль, и я остановился, перед тем, как продолжить свое путешествие, решив подождать, пока молодой человек не двинется дальше. Я ответил на его вопрос, объяснив, что приехал навестить друга, и спросил, чей он слуга. Он прекрасно понял, почему я остановился, и был этим бесконечно раздосадован, как будто я не имел права расспрашивать его, и мешал заниматься своим делом. Он ответил, несколько раздраженно, что хозяйку зовут Мандорла Сулье. И, говоря это, с любопытством взглянул на меня, очевидно, ожидая, что мне наверняка известно это имя. Он не двигался, но упрямо стоял, слегка пошатываясь и глядя на меня своими полупьяными глазами. Эта дерзость взбесила меня, и с преувеличенной резкостью я спросил, не входит ли в его намерения шпионить за мной весь день, и не хозяйка ли посылает его по такого ли рода неблаговидным делам.
Его это немало раздосадовало, и он дал мне поистине удивительный ответ:
— Я больше не стану за вами следить, поскольку вы, очевидно, этого не желаете, — сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162