Моруэнна немало о тебе рассказывала.
Моруэнна залезала в экипаж следом за ним и заняла место спиной к вознице, между тем невидимая женщина потянула Габриэля к себе, и усадила рядом с собой. Рука, которая помогла ему, теперь обвила его плечи и держала его по-хозяйски и покровительственно. Но ни голос, ни рука, не смотря на всю их мягкость, не были такими теплыми и нежными, как у Моруэнны. Он понял, что незнакомка куда расчетливей по натуре.
— Кто ты? — Спросил он тихо, но требовательно.
— А Моруэнна не назвала тебе мое имя? — Удивилась женщина. Сама Моруэнна молчала, не давая ни ответа, ни объяснения. Габриэль тоже не отвечал, и незнакомка сказала:
— Меня зовут Мандорла, я мать и сестра лондонских вервольфов.
Казалось, ее рука обхватила его еще крепче, и он чувствовал прикосновение тонких пальцев, пытающихся его приободрить и успокоить. Он здорово устал, и эта усталость настоящая.
— Ехать не близко, но мы довольно быстро приедем. — Произнесла невидимая дама и добавила, — Не бойся. Никто не причинит тебе вреда. Мы позаботимся о твоей безопасности.
— Зачем я вам нужен? — Спросил Габриэль, когда экипаж тронулся. — Почему ты послала Моруэнну в Мэнор, чтобы забрать меня?
— Потому что мы знаем, кто ты на самом деле, — нежным голосом ответила Мандорла, — И мы узнали, что ты в опасности, из-за тех, кто не знает, что ты такое, и тех, кто знает, но попытается неверно тебя использовать. Джейкоб Харкендер использовал бы тебя скверно, и добром это не кончилось бы, но мы не такие. Мы научим тебя тому, чему никогда не научили бы сестры. Истинной истории мира, знанию истинной природы людей и знанию истинных пределов той мощи, которой ты наделен. Мы знаем и твое настоящее предназначение. И только мы можем помочь тебе его открыть.
— А вас очень много? — Спросил он, все еще с интересом, несмотря на усталость, которая мало-помалу его одолевала.
— О, да, — сказала Мандорла, — Перрис правит экипажем, и ты познакомишься еще с четырьмя: Сири, Каланом, Суаррой и Арианом. Наберись терпения, Габриэль, в свое время ты узнаешь нас всех. Даже тех, кто спит, если поможешь нам их разбудить. Не бойся, Габриэль, ничего не бойся. С нами тебе ничего не грозит.
Небо уже посерело, и нарождающийся день быстро набирал силу. Теперь мальчик видел лицо Мандорлы. Когда он впервые увидел Моруэнну, он подумал, что не может быть в мире женщины прекрасней, но глядя на Мандорлу, больше не был в этом уверен и вынужден был крепко призадуматься.
Волосы Мандорлы были золотыми, а глаза фиалковыми, лицо же гладкое и нежное, точно шелк. Выглядела она куда прекрасней, чем любое изображение Мадонны или ангелов, какие ему когда-либо показывали. Но ее изящные черты были суровей, чем у Моруэнны, а взгляд повелительным жестким. Она ясно осознавала свою власть над другими, чего не скажешь о Моруэнне. Чем-то она напомнила Габриэлю Преподобную Матушку. Он решил, что понимает, почему Мандорла послала Мроуэнну подружиться с ним, в Моруэнне бросались в глаза невинность и нежность, которых у Мандорлы, кажется, никогда и не было. Но у него не вызвало негодования обстоятельство, что вервольфы направили в Приют посланца, который мог легко добиться его доверия. Он не боялся Мандорлы. И когда она сказала ему, что ему не нужно впредь когда-либо и чего-либо бояться, он готов был ей поверить.
На руках Мандорлы, а не Моруэнны он, наконец, уснул, хотя, экипаж раскачивался и колыхался на ухабах и рытвинах, и путешествие в нем оказалось значительно менее удобным, чем на барже.
7
Габриэль стоял у чердачного окна и смотрел на рынок далеко внизу. Настала ночь, но улица была ярко освещена белыми газовыми фонарями, к сиянию которых там и сям примешивался рыжий свет масляных ламп. Толпа все росла.
Никогда еще Габриэль не видел такого шумного и людного зрелища, как то, что теперь перед ним предстало, раньше он даже не мог себе представить такого скопища людей. Это, как он чувствовал, и есть иной мир, который должен был открываться взгляду за стеной Хадлстоун Мэнора. Это и есть истинное биение современной жизни, о которой он слышал шепотки и слухи, но которую не мог вообразить себе в столь ярких подробностях. Движение, шум, толпы народа, так ошеломили его, что у него замерло дыхание. Он не мог взять в толк, как это люди пробиваются через такую давку и попадают, куда им надо, двигаясь в таком водовороте. Народ на улице двигался между тремя рядами торговцев. В первом ряду зеленщики с корзинами полными фруктов и овощей, торговцы рубчатыми тканями, лентами, кружевами и мелкой галантереей. Второй ряд — это держатели маленьких прилавков с рыбными жаровнями и печками с картошкой и каштанами. И третий — это магазинчики позади прилавков, где мясники и пекари, торговцы канцелярскими принадлежностями и чаем, выставляли свой товар. Были здесь шарманщики и помосты для фигляров и музыкантов, втиснутые меж прилавков, где люди играли на флейтах и концертино, плясали, изображали смешные сценки и пантомимы. Там, где места было меньше, пристроились нищие: слепые и хромые мужчины, изможденные женщины, прижимающие к себе вопящих младенцев.
Гэбриэля настолько захватило зрелище, что он не смог оторвать глаза даже, когда услышал, что у него за спиной открылась и закрылась дверь. И только когда тот, кто вошел, приблизился и встал рядом, мальчик повернулся, чтобы взглянуть, кто это. Это была Мандорла. Когда она очутилась с ним рядом у окна, ее молочная бархатистая кожа стала нежно-золотого цвета от света уличных фонарей.
— Разве не скверный народ? — Спросила она его. — Они получают по субботам жалованье за неделю и приходят сюда за покупками и развлечениями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162