Толокошин, его вечный коньяк, кофе, разговоры.
Вспомнился телефонный енот, которого так и не выловили даже государственные службы, к которым, по знакомству, обращался Орлов. Сейчас этот идиот казался забавным, своим, домашним привидением. Потом мысль вильнула, и Константин подумал о соседском мальчишке, юном анархисте, который днями напролет мотал «Гражданскую оборону» и летом выстригал на голове ирокез. Где он сейчас? Дома? На баррикадах? С какой стороны?
Над головой грохотало. За дверью стучали сапоги. Медленно разряжались аккумуляторы ноутбука. Надо было работать.
С неожиданной ясностью Костя понял, что умрет. Естественная мысль о неизбежности собственной смерти вдруг поразила его. Не напугала. Просто удивила. Умрет, может быть, не сейчас, не сегодня, потом. Но это неизбежно случится когда-нибудь. А значит, времени становится все меньше и меньше.
— Жениться тебе надо, барин, — выдохнул Константин, садясь за клавиатуру.
«Ворд» услужливо открыл свежий лист.
Орлов вывел жирными буквами: «Молитва».
Замер на секунду.
Потом добавил комментарии:
«В каждом русском человеке есть одна глубинная потребность — покаяться во грехе. И смутно на душе без покаяния. Однако протестантско-католическая идея покаяния по факту содеянного, то есть уже после совершения греха, по сути своей неверна и вредна. Особенно русскому человеку, который очень легко покупается на различные бесплатности. Которые, кстати сказать, часто развращают и низводят любые позитивные начинания до абсолютно скотского уровня. Халява. А как еще назвать систему согрешил — покаялся? В этой схеме нет места осознанию. Только страх перед наказанием, которого можно избежать, покаявшись.
Русское покаяние должно быть превентивно. Оно должно твориться заранее, еще до совершения Дела. Такой подход и от совсем плохого может уберечь, и на совершение оного человек идет с полным осознанием как последствий, так и причин.
На любое серьезное дело человек должен идти очистившись. Будто надев перед боем свежую рубаху. Решительной, хмурой толпой на святое дело.
Молитва для такого случая не может быть православной или католической. Это просто молитва. Написанная тем языком, который понятен каждому, даже Богу. Мы создаем богов, боги в свою очередь создают нас, правят нас…».
Орлов некоторое время перечитывал написанное. В нескольких местах сморщился. Надо бы подправить. Потом, неожиданно для самого себя, он выделил мышью весь текст и стер его. Осталась только сама молитва.
— Так лучше будет.
«Прости, Господи, если чрезмерно увлечемся кровопролитием.
Прости, Господи, ежели причиним излишнее страдание врагам нашим, кои ведь тоже создания Твои, хоть и исказившие себя в угоду Врагу.
Прости, Господи, если оступимся и поддадимся недостойной злобе на врагов наших и нарушим в себе бесстрастие, коего Ты начало и источник.
Прости, Господи, если поусердствуем не но уму, и не оставь нас в свершениях наших, ибо не во имя свое, но во имя Твое творим сие, очищая святую землю нашу, кою Ты заповедал нам хранить в чистоте от всякого зла.
Прости, Господи, ежели чего.. .»
Наверху грохотало. За дверью стучали сапоги. Орлов закрыл коробочку ноутбука. Аккуратно положил его в металлический ящик стола. Сложил в стопку все записи, навел порядок на рабочем месте.
И стал ждать.
Глава 56
Из разных Интернет-ресурсов:
«…Для чего? Чтобы ребенок, повзрослев, говорил окружающим: ,Я горжусь тем, что я русский". В том, что он русский, нет его заслуги, и гордиться тут нечем».
Останкинская телебашня находилась в двойной осаде. Внутри наглухо забаррикадировались боевики СПП, спасающиеся от спецназа, который, в свою очередь, не имел возможности идти на штурм, оставляя открытыми тылы. В тылу у спецназовцев торчали боевики Бригад Нового Порядка, с минуты на минуту ожидающие подкрепления для атаки. Это был многослойный коктейль, готовый в любую минуту взорваться.
На самом деле идти в атаку не хотели все. Бригады Нового Порядка понимали, что штурм здания, которое удерживается профессиональными бойцами, приведет к жуткому количеству потерь. Спецназ понимал, что попытка прорыва наружу равносильна самоубийству, а идти вверх можно было только в самом крайнем случае. Боевики СПП пытались вести неловкие переговоры со своими коллегами из Бригад, намекая на то, что если те прижмут спецназ, то тому ничего не останется, как вынести к такой-то матери хлипкую оборону эспэпэшников. Время стремительно уплывало сквозь пальцы. Плюс к этому, ситуацию сильно осложняли бритоголовые, которые, будто кавалерия времен Гражданской войны, осуществляли стремительные набеги на тылы Бригад Нового Порядка.
Когда наконец основные силы Бригад, покинувшие свои позиции у Управления ОЗГИ, добрались до телевышки, нервы у всех были накручены до предела.
— Строиться и на штурм! Приготовились, ребятки! Вышибем эту дрянь! Наши боевые товарищи ждут помощи! — Отцы-командиры надрывались, но закопченные и слегка похмельные мужики строиться в боевые порядки не стремились. Потери, понесенные у Управления, несколько охладили боевой пыл. — Приготовились! Быстрее, быстрее!!!
Прихрамывая, охал и размахивая белым флагом, вперед выбрался парламентарий. Ему было трудно, в паху от удара резиновой пули образовалась страшная гематома. Ходить было невероятно больно, однако скорая медицинская помощь ему была оказана самая минимальная. Количество раненых зашкаливало.
— Господа спецназовцы! — Голос парламентария сорвался. Ему поднесли мегафон. — Господа спецназовцы! Ваше дело проиграно. Президент сдал вас с потрохами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115