— Так вот, по его мнению, есть только две закуски. Такая печенюшка…
— Крекер.
— Как угодно, хоть крекер, хоть кракер, такая печенюшка, на которую сверху положили какую-то там лабуду, смешанную с чем-то…
— Ничего себе описание,
— Не важно это, главное во втором рецепте…
— Слушаю.
— Второй вариант был такой: на кружочек лимона кладется ложечка икры. Черной.
— Ничего себе, Макар дает…
— Да, я тоже задумался.
— Ерунда это все. — Толокошин взмахнул рукой. — Будет все.
— Что все?
— Ну, икра там… Коньяк… Ананасы…
— Ананасов в шампанском нет, не пролезают, — пробормотал Костя, но гость не услышал.
— И рябчики тоже будут…
— А вот этого не надо.
— Не любишь рябчиков?
— Не то чтобы не люблю. Просто история с поглощением ананасов и жеванием рябчиков кончается обычно плохо. День последний и приходит буржуй.
Толокошин засмеялся:
— Ну да, я и позабыл, что ты у нас слегка коммунист.
— Я не коммунист. Просто буржуев не люблю.
— Понимаю.
— Если бы ты тогда не в экономический пошел, а со мной на философию в МГУ, то тоже бы их терпеть не мог. Нелюбовь к буржуям — это такая прерогатива философского движения.
— Собственно, я не особенно жалею.
— Я догадываюсь. Так что же ты мне предлагаешь?
— Конкретно по пунктам?
— Как хочешь. — Константин налил еще одну рюмку.
— Ну, в принципе, все зависит от того, чего ты хочешь. Почти что все. Нет, ну, расстрелять Чубайса, конечно, нельзя…
— Вот так всегда, сначала подманят, а потом бряк…
— Да ладно тебе, он столько лет рубильником руководил, должен же был кто-то заставить народ платить по приходящим счетам. — Толокошин покосился на Орлова и махнул рукой. — Ладно тебе, ладно. Не буду про Чубайса. Ну, нельзя его трогать. А так, что хочешь. Моя благодарность не будет знать пределов… в пределах. Или как там было?
— Благодарность будет безграничной, в пределах разумного.
— Во! Именно так.
— А чего ты хочешь?
Толокошин засунул лимончик в рот, почти не жуя, проглотил и вытер руки о салфетку. Костя понял, что сейчас разговор пойдет о серьезных вещах.
— Ты про Липинского слышал?
— Конечно.
— А про то, как он уходил за рубеж, слышал?
— По ящику долго трещали. Слышал.
— На что это похоже? По-твоему. — Александр Степанович взял в руки бутылку, повертел ее, снова поставил на стол, потрогал бороду. То ли волновался, то ли делал вид. За долгие годы работы в политике Толокошин знал цену и притворному волнению, и притворной твердости.
— На капитальную подставу похоже. Я уж не знаю, специально или нет, но такое ощущение, что все, прости, обосрались.
— Можешь не извиняться, потому что почти так все и выглядит. Я тебя знаю давно, слежу за тобой…
— Да? — Константин удивленно поднял брови.
— Нет, — замахал руками Толокошин. — Не про то ты подумал! Я в смысле за твоими работами слежу, ты же все публикуешь…
— Только в Интернете…
— Вот там и слежу. Хорошо все, хоть и не со всем согласен. Ну да ладно. Не про то… В общем, получается такая петрушка. Я могу тебе рассказать о подробностях дела, только если ты согласишься сотрудничать.
— Сотрудничать? Звучит как-то…
— Слушай, что у тебя за склад мышления такой, к словам цепляться? Если бы я твои труды не читал, то подумал бы, что ты демократ махровый и диссидент. Не сотрудничать, а работать! Так лучше?
— Лучше.
— Так и получается, что наш дальнейший разговор должен протекать только после твоего согласия и, более того, в другом месте.
— Ты меня все-таки пугаешь.
— Ничуть. — Толокошин опрокинул рюмочку.
— Но общие-то черты работы я могу узнать?
— Можешь. Ничего такого, к чему ты не привык. Все та же работа мозга.
— В какой области?
— В области идеологии.
— Ха! Согласен! Но только ты учти, моя идеология вполне может отличаться от общепринятого образца.
— Без проблем. — Толокошин поставил рюмочку и встал. — Поехали.
— Куда?
— К Президенту…
Глава 5
Один форум:
«"…как только первые деньги появились — их тратят не на развитие экономики, а строят сразу новые „курски" и прочую военную х***ю».
Из статьи «Опасность сильной России»:
«Патриотизм не сможет быть основой успешной государственной политики в XXI веке».
Президент был совсем не такой, каким его представлял себе Константин. Президент был обычным. В нем не было медвежьей неповоротливости Бывшего, не было взрывной непосредственности Главного Скандалиста страны, в глазах не было тоскливого пораженчества, как у Главного Коммуниста. С Принцем-Администратором его тоже сравнить было трудно, поскольку это был уже не принц.
— Вы как-то странно меня рассматриваете, — сказал Президент, пожав руку Косте и усаживаясь в кресло.
Орлов почувствовал неожиданное неудобство. Однако еще университетское стремление не стесняться лиц начальствующих и привитое всеми философами мира презрение к власти не позволило выказать смущения.
— Просто вас представляют в совершенно разных ипостасях. В основном неверных. Точнее, не соответствующих реальному положению дел.
— Вот как? Интересно. Пока ничего хлеще «Крошки Цахеса» я не слышал.
— Ну нет. — Константин махнул рукой. Этот простой жест позволил освободиться от рефлекторной скованности, которая может появиться у каждого, кого с утра тащат в Кремль. И не от робости, нет. Просто процедуры проверки, контроля и проверки контроля, взгляды охраны, смахивающие на рентген, колючее ощущение, что в затылок тебе не только смотрят, а уже даже целятся, все это способно вогнать в ступор любого человека. — Крошка Цахес — это так… Мелкое хамство, не более. Дело в образе.
— Не совсем понимаю.
— Ну, разные группы населения склонны рассматривать вас… в соответствии со своими желаниями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115