Чем ближе Кондратьев подходил к тюку, который лизнула собака, тем отчетливее становился запах. Обыкновенный тюк. Ничем глаза его не выделили бы среди остальных. Но сознание уже стало дорисовывать детали. О Господи, так это человек. Он сидел на полу в очень неудобной позе. Если не менять положения, то кровь в теле быстро останавливается, тело немеет, и тогда даже попытки разогнуть ноги или руки будут сопровождаться резкими болями, от которых останавливается сердце. Согнутая колесом, спина упиралась в стену, голова уткнулась в колени. Лица не видно. Видна только копна всклокоченных, давным-давно немытых и нечесаных волос, так что и не скажешь теперь, какого они на самом деле цвета, светлые или темные. Рук тоже не видно - они откинуты назад.
Камуфляжная форма поистрепалась, но по ней, даже без споротых нашивок, все же можно было определить, к какому подразделению принадлежал этот человек. Новоосколовский ОМОН, три месяца назад попавший в засаду на Старой дороге. Тринадцать убитых, восемнадцать раненых, пятеро пропавших без вести. Теперь эти цифры можно чуть подправить. Сделав глубокий вздох и задержав дыхание, Кондратьев присел на корточки. Ботинок у омоновца вовсе не было. Голые грязные ступни побелели от холода. И только сейчас Кондратьев увидел, что ноги омоновца густо спеленуты куском колючей проволоки. Руки, скорее всего, тоже. Колючки въелись в кожу, и казалось, что это мутировавший вид водоросли, который может жить на суше, опоясал его, присосался и, как пиявка, пьет кровь. Она срослась с кожей. Кровь на ранах запеклась, но любое движение тревожило эти бурые, похожие на кору старого дерева, наросты, вот они и не заживали.
Кондратьев приподнял голову омоновца. Лицо у него было измученным, уставшим, глаза впали, скулы обтянула кожа. Он спал. Дыхание выбивалось с хрипом. "Судя по обвисшей форме, он весил когда-то килограммов на десять побольше, чем сейчас", - подумал Кондратьев, вставая с корточек, посмотрел на егерей.
- Топорков, Кудимов - осторожно, очень осторожно, вытащите его наружу и дождитесь санитаров, - он говорил тихо, боясь разбудить омоновца. Проволоку не снимайте. Все равно у вас это не получится. Только раны потревожите. В госпитале это сделают получше.
Грязь в раны уже наверное занесли. Хорошо еще, что они не воспалились.
Егеря закинули автоматы на спины, оттащили бывшего пленника от стены, чтобы сподручнее было брать. Топорков обхватил его подмышки, Кудимов - ноги и, немного согнувшись под тяжестью тела, поволокли омоновца короткими шажками. Их лица сияли, точно они нашли клад, но находка их была гораздо ценнее.
Санитаров видно не было. Только грузовик "мусорщиков" маячил на окраине села, готовясь принимать груз. Егеря поплелись в лагерь. Ноша их почему-то сделалась легче, хотя по всему должно быть наоборот. Главное, чтобы их не посчитали за дезертиров, которые ищут любой предлог, чтобы не участвовать в зачистке села.
Где же обитатели дома? Кондратьев стал испытывать острое желание задать им несколько вопросов, чтобы удовлетворить свое, ставшее за последние минуты очень большим, любопытство. Если они не внемлют словам, то можно прибегнуть и к другим методам убеждения. Но Кондратьев боялся, что поговорить с хозяевами не дадут. Этим приятным занятием станет заниматься кто-то другой.
Ох, думал Кондратьев, ему будет трудно сдержать своих людей, попадись им сейчас кто-нибудь из боевиков. Не совладают они со своими чувствами. Пристрелят. Потом придется отмазываться, говорить, что найденные боевики оказывали сопротивление и могли сбежать. "Но как же это - ведь они должны спать", - скажут Кондратьеву. "Должны", - подтвердят химики. Последнюю точку поставят медэксперты.
Кондратьев заглянул в первую комнату. Свет вливался в нее через незашторенное окно - его было слишком много, и все предметы казались засвеченными, а глазам после полутемной прихожей требовалось несколько секунд, чтобы привыкнуть и начать что-то различать, кроме потоков света.
Центр комнаты занимал прямоугольный стол, накрытый цветастой скатертью, а на ней было разбросано несколько шоколадок "Марс", небольшая пачка чая, сахарный песок в полиэтиленовом пакете, стояли чашки на блюдцах, возле них ложечки, белый пластмассовый чайник.
- Маловато как-то, - сказал Голубев.
Собака протиснулась между ног егерей, на мгновение задержалась перед пустующей комнатой, удостоив ее лишь мимолетным взглядом. Шоколад она не любила, а мяса на столе и под столом не оказалось, так что ничего интересного для нее здесь не было. Она скользила по деревянному полу, точно по льду, коготки при этом тихо цокали - этот звук был непривычным и резал уши.
Собака гавкнула один раз. Она что-то нашла. В углу комнаты все увидели лаз в подвал.
Шерсть у собаки встала дыбом, губы подобрались в складки, обнажив оскаленные страшные зубы. Из пасти исторгалось утробное рычание. Она стояла возле открытого лаза в подвал, придавив передними лапами сколоченный из нескольких досок люк.
Из лаза высовывался боевик. На поверхности оставалась голова в вязанной черной шапочке и верхняя часть груди. На нем была байковая рубашка в сине-белую клетку, а что там внизу - не видно. Он застыл в этой позе, немного запрокинув голову набок, ноги у него подогнулись, и он обязательно упал бы, скатившись по лестнице обратно вниз в подземелье, но широко расставленные руки застряли. Он повис на руках.
Вход в подвал он заблокировал надежно, прямо как Винни-Пух, который в гостях у Кролика съел все запасы меда, раздался вширь, и теперь надо ждать целую неделю, пока он похудеет и сможет выбраться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126