" В недоумении капитан, только что сделавший затяжку, вытащил изо рта сигарету, быстро выпустил дым, чуть не поперхнувшись: "Яву", товарищ генерал-полковник". Генерал ждал совсем другой ответ, в глубине души думая, что от его слов капитан, как минимум, онемеет, а может, и окаменеет - и тогда придется просить кого-нибудь вынести эту статую из здания академии, а на улице она быстро оживет. Строгое лицо генерала разгладилось. Он даже позволил себе улыбнуться, похлопал капитана по плечу и сказал с отеческим наставлением: "Молодец, правильный ответ. Вопрос поставлен не правильно. А курить у нас нельзя", добавил он и показал на табличку. "Ой, - сказал капитан, - извините, товарищ генерал-полковник. Я не заметил. Больше этого не повторится". "Надеюсь. Я уж было подумал, что вы читать не умеете", - с этими словами генерал двинулся дальше по своим делам.
Капитан вздохнул с облегчением, но тут на него опять навалились горькие мысли о том, что на экзаменах он непременно завалится. О разговоре с генерал-полковником он забыл.
На экзамене он, отвечая на вопросы в вытянутом им билете, что-то мямлил, знал ведь ответ, но никак не мог справиться с дрожью в голосе, видел, что впечатление на преподавателя производит скорее отрицательное, и это еще больше повергало его в уныние, так что он готов был бросить все, сказать, что не готов, когда дверь в аудиторию отворилась, на пороге появился генерал-полковник. Махнув рукой, он показал, что вставать с мест не нужно и, посмотрев на преподавателей, произнес: "Этот капитан правильно отвечает на правильно поставленный вопрос". Сказав эту фразу, больше похожую на какое-то закодированное послание, он удалился, полагая, что преподаватель поймет его. Тот был не глуп - других просто не держали в стенах академии. Капитан получил хоть и не высший бал, но на курс был зачислен, а в списках после окончания он значился в первом десятке...
В ботинках хлюпала теплая жижа, точно ноги исходили потом или слезами. Снег ослепительно сверкал, как осколки мелко набитых стекол. Смотреть на него было трудно, точно один из осколков залетел в глаз и резал его. Наверное, это Снежная Королева разбросала их по всему свету, но отчего-то многие из них оказались в Истабане и любой, кто побывает здесь, станет холодным, бессердечным и будет видеть мир искаженным. Осколки попали здесь в глаза многих людей. Кондратьев подумал, что всех боевиков, которых удается поймать, надо сразу же вести к окулисту, лечить глаза.
Капитан попробовал проморгаться, но боль из глаз не уходила. По щекам потекли слезы, но плакать-то было не от чего - они не потеряли ни одного человека. Ни одного. Да, жалеть было не о чем. Село осталось почти нетронутым. Они сохранили его, не стали преумножать зло, словно все село, все его дома, были произведением зодчества и любыми средствами их необходимо оставить в первозданном виде, как когда-то советские войска очень дорогой ценой уберегли Краков от разрушения, но многие поляки уже забыли об этом. Забыли.
Наверное, местные жители, когда вернутся по домам, будут недовольны тем, что солдаты не вытирали ботинки и наследили на половицах, переворошили одежду и уж точно "спасибо" никому не скажут, напротив, потребуют компенсацию за моральный и материальный ущерб, а если такового не отыщут, то придумают, что у них украли: три пиджака импортных, три портсигара золотых так далее.
Снег здесь был слишком чистым, как на горных вершинах. Почему-то хотелось побрызгать на него немного грязи, чтобы на нем осели выхлопы автомобильной гари, чтобы он не так искрился. Этот снег был чужим. Солнце тоже было чужим. Если посмотреть на него, то оно выжжет сетчатку, точно ты оказался на другой планете, а свет звезды, вокруг которой она вращается, слишком жесткий. Никто не может поднять вверх глаза, иначе ослепнешь. Все вынуждены здесь всегда смотреть в землю. Может поэтому у них такие приземленные мысли?
Кондратьев похлопал себя по карманам, но не сильно, будто осевший на одежду снег стряхивал, нащупал то, что искал, улыбнулся, тихо прошептав: "дурак", извлек из бокового кармана темные очки, посмотрел, не сломались ли они, и водрузил их на переносицу. Глазам стало чуть поспокойнее.
- Джеймс Бонд, - сказал Голубев.
- Скорее Кот Базилио, - скривился Кондратьев.
- Не прибедняйся, командир, я согласен быть лисой Алисой. Мне все равно, а богатенького Буратину мы все-таки обчистили.
- Только на Поле дураков его другие заманили.
- Как ты все же нехорошо отзываешься об этом селении. Поле дураков. Ха. Не боишься кровавой мести со стороны оскорбленных аборигенов.
- Нет, не боюсь. Скажи мне лучше, почему ты так быстро отделался от репортеров? С прессой надо работать и не обижать ее невниманием.
- Так я же рассказал обо всем.
- И о чем это?
- Ну, о зачистке, как боевиков мы здесь ловили... днем и... ночью. Да что я, пересказывать все буду? Много чего наговорил. По восьмому каналу сегодня вечером в "Новостях" обещали показать. Можете посмотреть.
- Э, нет - ты меня на дезертирство подбиваешь. Нехорошо.
Голубев даже опешил от такого заявления, раскрыл рот, но сказать ничего не мог.
- Восьмой канал в Истабане не принимается. Чтобы на тебя, красавца, посмотреть, придется в другой регион ехать. Не жди от меня такой жертвы.
- И не жду.
- Я на тебя и здесь посмотреть могу. Ты случайно не выяснил: Егеева поймали?
- Нет. Не выяснил. Они сами не знают.
- Темнят.
Удовлетворения на душе не было, а только усталость и грусть, точно всю душу из него вынули, осталась только одна пустая оболочка. Ткни иголкой сдуется, как воздушный шарик.
- Вот и все, - тихо и отрешенно сказал Кондратьев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126