— Флоренция!!! — чуть ли не прорыдал он. — Любимая…Со стороны конюшен Вонгровской бежали Агата и Моника. Флоренция бушевала на лугу, нацеливаясь во врага теперь уже задними копытами. Она снова сумела в него попасть, он пролетел красиво, как бабочка, метра три, и это ему спасло жизнь. Зигмусь оказался перед лошадью, справился со своими чувствами и заговорил от волнения сипло, но невероятно нежно и ласково. Не исключено, что стихами. Флоренция запрядала ушами, заржала ещё раз, возмущение в этом ржании мешалось с жалобой. До этого момента мне казалось, что копыт у неё по меньшей мере шестнадцать штук — так она брыкалась, — но тут лошадка успокоилась и встала смирно. Она вытянула шею навстречу Зигмусю, а тот обнял её, целовал, гладил, похлопывал.., возможно, даже поливал слезами.— Это у тебя от отца, — бессвязно бормотал он. — Иисусе святой, единственный, это от отца… Ну все, любимая, все прошло, все в порядке…Флоренция снова заржала, но совершенно иначе: нежно и ласково. Я медленно подошла, чтобы её не пугать, со своей проклятой петрушкой, которую все это время судорожно сжимала в кулаке. Флоренция подняла голову от плеча Зигмуся и оглянулась на меня.После таких страшных переживаний лошадь должна дрожать всем телом, трястись, медленно успокаиваться после истерики, пугаться тени и ветерка… Любая лошадь, но не Флоренция! Она совсем даже не дрожала, в глазах у неё были триумф и самодовольство, в зрачках медленно угасал дьявольский красный огонь. Она потянула носом и почуяла петрушку.Когда Моника с Агатой почти совсем спокойным шагом подошли к лужайке, Флоренция с колоссальным аппетитом приканчивала мой букет. Тип, скорчившийся на краю лужайки, слабо постанывал, благодаря чему было понятно, что он жив. Никто не рвался оказать ему первую помощь. Моника бросилась к Флоренции, гладила се, прижималась к ней, целовала в храп. Флоренция охотно отвечала не менее бурными проявлениями чувств. Агата Вонгровская рассматривала рану на крупе от удара бичом.— У него кнут с колючей проволокой, — сказала она очень спокойно, но каким-то странным голосом и повернулась к скулящей куче тряпья на краю лужайки. — Ты, гниль бескопытная, слушай, что я тебе говорю: если хоть пёрышком до нёс дотронешься, так живым не уйдёшь, я лично тебе это обещаю.Моника словно вдруг что-то вспомнила и вынула из висящей на плече сумки тесак. Выглядел он весьма кровожадно и убийственно. С одной стороны он серебристо сиял, заточенный до бритвенной остроты, а с другой торчал шипастый молоток. Трудно было решить, что страшнее: разрубить человеку башку или отбить её в мелкую клеточку. С этим тесаком в руке Моника подошла к стонущему злодею и потрясла над ним страшным оружием.Зигмусь Осика рванулся к ней.— О Боже, только не это! Может, подсматривает кто… Не сейчас!— Вот этим я тебя убью, — сказала Моника так же спокойно, как и Вонгровская, но с ещё большей яростью. — И мне совершенно безразлично, что будет потом. Предупреждаю, если я тебя тут ещё раз увижу, убью на месте, без разговоров, так что держись отсюда подальше. А теперь дай-ка мне посмотреть на твою мерзкую рожу…Она заколебалась. Мерзкая рожа лежащего располагалась снизу. Моника собралась было перевернуть гада, но очень уж она брезговала. В конце концов она зацепила тесаком его пиджак и попробовала потянуть. Зигмусь пришёл ей на помощь, рванул типа крепко и безо всяких церемоний, тот взвизгнул и перевернулся мордой кверху. Мы все внимательно к негодяю пригляделись.— Вроде как я это рыло где-то видал, — с сомнением протянул Зигмусь, — но я этого паршивца не знаю. Кто это?Агата Вонгровская покачала головой.— Наверняка кто-то новенький, я его тоже не знаю. Не из персонала, это точно…Флоренция почуяла сахар и легонько толкнула меня сзади, чтобы сунуть голову в сумку. Я отступила на шаг, вынула пластиковый пакет с сахаром и стала давать ей по кусочку. Зигмусь немного успокоился: кобыла не пострадала, если только не считать следа от удара на крупе.Мерзкий бич с проволокой рассёк кожу, и на сверкающей угольно-чёрной шерсти выступило несколько капелек крови, но ранка была не опасная.Мне в голову стали приходить различные мысли, потому что меня беспокоили вполне предсказуемые последствия происходящих событий. Поэтому я внимательно огляделась по сторонам и заметила возле ворот конюшни Езерняка какой-то тёмный силуэт. Это, разумеется, не мог быть сам Езерняк: нормальный порядочный человек не стал бы таиться во мраке, а пришёл бы открыто с предложением помощи, все его люди тоже отпадали, потому что Езерняк очень даже заботился о моральном облике своих людей и мерзавцев к себе на работу не брал ни под каким соусом. Я хотела узнать, кто это, а ещё больше хотела, чтобы это узнали Вонгровская и Осика.Я дала Флоренции сразу три кусочка сахара, чтобы она подольше ими занималась, обошла её и толкнула локтем Осику.— Зигмусь, кто-то притаился у входа на конюшни, — тихонько сказала я. — Посмотри, кто это, но дипломатично, чтобы он не смог удрать неузнанным.Дипломатию Зигмусь Осика понимал весьма оригинально. Он посмотрел, куда я показала, заметил силуэт в темноте и бешеным спринтом бросился туда. Этот спринт продолжался секунды две, не больше, и тёмная фигура успела только вздрогнуть. Зигмусь вполне дипломатично, с разбега, подскочил и ногой нанёс фигуре внушительный удар. Карате он, видимо, занимался очень прилично. Фигура охнула и сложилась пополам. Зигмусь уже был рядом и рванул башку противника вверх.— А-а-а, это опять ты! — прошипел он взбешённо. — Ты, бессмертный нарыв на мировой жопе…Скорее всего, Зигмусь Осика допустил некоторое преувеличение в оценке неприятеля, поскольку притаившийся амбал наверняка не был такой важной персоной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77