Я слишком много навидалась таких вещей, чтобы ещё сомневаться. Флоренция в бешеном темпе шла на поворот, она обязательно потеряет бровку, а не то ещё и врежется в сетку ограды… Иисусе Христе, я же своими глазами видела когда-то, как Яселька тормозила почти на трибунах. Ка-ра-ул!!!Бинокль я едва не вбила себе в череп. Не веря собственным глазам, а тем более оптическим приборам, я смотрела, что делает эта невероятная кобыла. Она вошла в поворот первой, чуть опережая остальных, наклонилась набок, как мотоцикл на гравии, почти легла на бок и, совершенно не меняя темпа, взяла вираж! Причём совершенно не изменила расстояния между собой и барьером, словно была к нему привязана невидимой верёвочкой! Сарновский показал большой класс, придержал лошадь, вписался в поворот и не потерял ни секунды. Других лошадей в этой скачке могло просто не быть. Народ безумствовал, толпа ревела. Может, и глупые они, и слепые, но талант лошади и жокея заметить умеют.Флоренция вышла на прямую, вернулась в вертикальное положение, махнула хвостом и выстрелила вперёд. Зигмусь Осика перестал её сдерживать и пустил мчаться, как некогда Мачеяк — Диксиленда. Сарновский давал шпоры Кальмару и шёл всего в двух корпусах позади Флоренции. С каждой долей секунды Флоренция уходила от него, уже видно было, что происходит, она шла к финишу радостно, с фантазией, с явным удовольствием и без малейшего усилия. Она опережала остальных на шесть корпусов.Не исключено, что я колотила Юрека биноклем по голове.— На тебе!.. — визжала я в восторге. — На тебе!.. Я же говорила!!!— Давай, Флоренция! — похрюкивал восхищённый Мстя, хотя скачка уже финишировала. — Давай, Флоренция!! Давай, Флоренция…— Останови-ка пластинку, — усмирил его пан Рысь.Флоренция позволила себя остановить на противоположной прямой и коротким галопом вернулась к проходу. Перед самой судейской вышкой она тряхнула головой, развернулась, перескочила через барьерчик к середине турфа, развернулась ещё раз, прыгнула обратно и, радостно приплясывая, согласилась идти в конюшню.— Ты была права, — сказал Юрек, потирая темя. — Я рискнул, поставил только на нёс, и оказалось, что правильно…Перед следующей скачкой появилась Моника Гонсовская, сияющая и счастливая.— Ничего не поделаешь, это удовольствие придётся ей доставить, — сказала она без всякого вступления. — Вы сами видели, у меня не хватает духу ей запрещать и вообще… Если Агате штраф влепят, я за неё заплачу. Ей нравится прыгать, Флоренции то есть, а не Агате, так пусть знает, что после выигранной скачки может попрыгать. Но вы видели, как она финишировала?! Вы ведь смотрели, правда? Как она вошла в бокс! Теперь поскачет только через две недели, а могла бы хоть завтра…Триумф был полный и абсолютный. Моё моральное удовлетворение достигло таких размеров, что я даже не обратила внимания на то, на кого и сколько ставят. Я выиграла последовательность с Флоренцией, потому что ставила на неё во всех сочетаниях, угадала триплет, весьма скромный, потому что перед Флоренцией пришли одни фавориты, после чего проиграла следующий триплет и квинту, потому что Марокко не пришёл первым. Что-то с ним случилось, потом я узнала от Моники, что именно: разумеется, снотворное. Потрясающий жеребец, мчался как следует почти всю дистанцию и ослабел только у финиша. Он стал вторым, и ведь не было повода его дисквалифицировать, разве что у комиссии хватило бы духу мыслить смело. Увы… Молодая девушка-жокей, Яжиняк, уезжала с турфа со слезами на глазах, тем более что из публики в её адрес летели различные колкости и издевательства. Оказалось, что народ наш прозрел только во время скачки с Флоренцией. Потом ослеп по новой…Теперь торжествовал Юрек, который предчувствовал, что будет что-то не то, и свою склонность к соглашательству преодолел к четвёртой скачке. В пятой он не остановился на Марокко, поставил на трех разных лошадей и угадал. Триплет от ста двадцати тысяч подпрыгнул до двух миллионов.— И квинта у меня получилась, — гордо сказал он.— Она будет ненамного выше, — загасила я его радость, поскольку зачем ему лишние разочарования в жизни? — Все деньги тут делает Фагот, потому что все ставки опирались на Марокко. Может, миллиона три дадут, но на большее не рассчитывай.— Лучше три миллиона, чем ничего… Дали три двести. Разбогатеть я не успела, потому что за последовательность с Марокко заплатили гроши. Мне было все равно, счастье от победы Флоренции меня переполняло, и его ничто не могло затмить.— Ты права, — сказала Мария, проиграв на Марокко, как и весь ипподром. — Я тоже теперь буду ставить только на одну Флоренцию. * * * Зигмусь Осика вышел из конюшни после целого дня работы и опёрся локтями на створку ворот. Он вздохнул, оглядел небо и землю, посмотрел в сторону и вдруг заметил какого-то типа, который точно так же положил локти на другую створку.Зигмусь его знал. Это был некий Ворощак, который работал главным образом на разгрузке-погрузке. Благодаря редкостной физической силе Ворощак был очень хорош в своём деле, он грузил все на все без малейшего притом усилия. Солому из денников, которая пользовалась спросом при разведении шампиньонов, сено в любом виде, мешки овса, без малого живую лошадь мог бы поднять на руках. Но к лошадям его вообще-то старались не допускать, потому что характер у него был весьма несообразный. Лошади его единодушно не любили. От него вечно несло перегаром, хотя вёл он себя как трезвый и одинаково относился к живым и неживым объектам. Ему было совершенно все равно, что поддеть на вилы: копну сена или живого человека.Теперь он стоял, опираясь на створку, и таращился в пространство, двигая челюстями, словно что-то пережёвывал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77