Пар прижимал ее к шпеньку так плотно, что на всем прыгающем, дрожащем паровозе оставалась зловеще неподвижной только одна эта стрелка, которую Михаил всегда привык видеть зыбкой и чуткой.
Свободной рукой он показал Вальде на манометр.
– Лопнет котел! – прокричал он, напрягая всю силу легких.
Откуда-то, словно издалека, спокойный голос ответил:
– Неважно…
Михаил подумал, что Вальде не расслышал его в реве колес и гудка.
– Котел! Я говорю: лопнет котел!..
– Неважно! – заорал Вальде над самым ухом. – Я говорю: неважно! Пусть котел лопает себя на мелкий часть. Иначе мы не нагоним нужная скорость!..
Михаил выпустил рычаг свистка. Рев колес показался ему почти тишиной. Теперь, во всяком случае, можно было разговаривать.
– Выдержит, – снова услышал он спокойный голос. – Если до сих пор не лопнул, то выдержит. Мы, кажется, достигли достаточная скорость.
Да, это была достаточная скорость. Мосты не грохотали, а коротко рявкали под колесами, березовая роща ударила в глаза белым косым дождем. Да, это была вполне достаточная скорость, что-нибудь близкое к ста десяти.
– Вы ничего не видите, Михаил?
– Нет.
– Сейчас увидите, – снова заговорил Вальде. – Нам осталось семь километров до закругления.
Он сильно ударил согнутым пальцем по стеклу манометра – очевидно, и он не верил в такое огромное давление. Михаил напряженно следил за всеми его движениями. В уверенности и спокойствии Вальде ему словно бы открылась такая мудрость, которую никогда больше он не смог бы познать. Покачиваясь на коротких, широко расставленных ногах, Вальде снял мимоходом нагар с фитиля коптилки и что-то проворчал. Михаил угадал по движению губ, что Вальде недоволен отсутствием лампочки. И в этом была тоже мудрость.
– Назад! Смотрите назад! – услышал он и, повинуясь приказу, преодолевая ветер, втискивающий его обратно, высунул в окно голову и сразу же увидел сигнальные огни оборвавшегося заднего вагона.
Огни казались неподвижными, хотя вагон летел вдогонку за паровозом со страшной скоростью. Михаил крикнул. Вальде высунулся в другое окно. Михаил судорожно проглотил слюну. Пальцы его впивались в железо, он не чувствовал боли. Он дышал торопливо, точно хотел запастись воздухом впрок.
Огни вагона надвинулись, были совсем близко, рядом.
Михаил зажмурился. Резкий толчок швырнул его на котел. «Вылетели! – успел подумать он. – Кончено!»
Но паровоз удержался на рельсах. От толчка он надбавил скорость еще, но Вальде уже положил на тормозной кран свою тяжелую руку. И, казалось, прошло много времени, целый час в том же бешеном беге, прежде чем послышалось едва заметное тонкое шипение. Постепенно усиливаясь, оно превратилось в пронзительный скрежет, визг – то сжатый воздух прижимал к бандажам раскаленные, брызжущие синим пламенем тормозные колодки.
Потом на одну секунду была полная тишина – только на одну секунду. Из вагона с криками, с плачем посыпались на мокрую траву люди, уже потерявшие надежду коснуться этой травы живым телом.
– Михаил, – сказал Вальде, вытащив из кармана свою трубку, – пойдите в вагон, посмотрите. Может быть, там были нервные люди, им требуется сейчас помощь.
Михаил с трудом пробился через толпу, через объятия и поцелуи, влез в вагон. Он прошел первое купе – никого, второе – пустое. В четвертом купе он увидел забившуюся в угол фигуру.
– Выходите, – сказал он. Фигура молчала, не шевелилась. – Выходите. Вагон стоит. Все в порядке!.. – Он чиркнул спичку и остолбенел перед Клавдией. Она слабо улыбнулась ему.
Кто-то заворочался, засопел, закашлял на верхней полке, и оттуда, из темноты, раздался брюзгливый заспанный голос:
– Проводник, почему у тебя свет не горит!..
И старичок в парусиновом балахоне, кряхтя, полез вниз. Тягуче зевнул и осведомился;
– Какая станция?..

12

Так пришла к Михаилу долгожданная слава. Это была самая настоящая слава: портреты в газетах, стихи, коллективная благодарность спасенных пассажиров, приказ по дороге, речи, приветствия, колыхание красных знамен. Сбылось даже самоуверенное пророчество: «Клава, ты увидишь меня на экране!..» И действительно, Клавдия обожающими глазами увидела его на экране в специальном выпуске кинохроники. Зволинские мальчишки громкими криками приветствовали Михаила, как только он показывался на улице, и следовали за ним в почтительном отдалении.
Вальде только посмеивался, когда Михаил жаловался ему.
– Каждая вещь имеет два сторона, запомните, Михаил. Вы хотели подвиг, известность, вы это получили. Теперь надо терпеть.
Сам Вальде сумел избавиться от докучливого обожания мальчишек: к нему они подходить не осмеливались. Отношения между Вальде и Михаилом не изменились нисколько, все было по-прежнему, и Михаилу приходилось так же усердно начищать арматуру, чтобы не получить от Вальде головомойки. И, начищая до желтого сияния паровозную арматуру, он раздумывал над прихотливым характером славы: он искал ее в Москве, а она поджидала его в Зволинске, на ветхом, разбитом маневровом паровозе. И она пришла к нему, когда он уже отказался от поисков; жизнь, словно бы нарочно, сначала умудрила его горьким опытом неудач, научила его трезвости, осторожности и подлинному мужеству, прежде чем подарить желанную, но опасную славу. Михаил получил ее в тот момент, когда был уже застрахован от головокружения. Ему не стоило никаких трудов быть прежним Михаилом с Клавдией, с товарищами, с Петром Степановичем, с начальником депо, и все оценили это; о нем пошла вторая слава: «Умница парень, не зазнается» – отлично дополняющая первую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52