Возможно, что Леночка ответила бы: «Дай ему хорошенько, Женя!» – и комната огласилась бы сочным звоном полновесной оплеухи, но Леночка ничего не успела сказать.
Клавдия резко крикнула:
– Говори! Ну!
Чижов вздрогнул. Клавдия сильно ударила кулаком в стену и шагнула вперед:
– Говори!
А куда уж было ему говорить – он только думал, чтобы выйти целым отсюда.
– Молчишь? – сказала Клавдия. – Эх ты, гадюка! Ну, так я сама скажу…
– Не надо, – прошептал синими губами Чижов. – Не надо, Клавочка. Я в шутку. Я уйду сейчас…
– Сиди! Ты меня четыре месяца мучил, теперь сиди! Дело очень простое! – Голос ее окреп и звучал твердо. – Четыре года назад я в Оренбурге трепалась по воровским шалманам. А потом была мне хорошая баня на канале. Воды там много – тысяч сорок народу обмылось. Теперь я чистая – у меня Почетная грамота и судимость снята совсем. Я этого не хотела говорить, и я имела право не говорить, раз судимости больше нет… Но вот пришлось!.. – Она бросила быстрый взгляд на Михаила.
Он остолбенел, пораженный ее словами, рот его был наивно приоткрыт, точно ему показывали какой-то невероятный фокус. Она усмехнулась злой и едкой усмешкой.
– Если кто побрезгует, я тоже просить не буду. Земля широкая – разойдемся!
Она обвела всех внимательным взглядом и вышла. Первым опомнился Карнаухов, протянул:
– Да-а…
Все переглянулись. Чижов выскользнул за дверь. Женька посмотрел ему вслед с сожалением. И вдруг молчание прервалось взволнованным гулом многих голосов, все сбились в одну кучу, только Михаил остался в стороне. Постоял, постоял и вышел. Его не останавливали.
– Вот тебе и Чижов! – сказал Степа.
– Какой подлец, – изумленно протянула Леночка, и вдруг слезы брызнули у нее из глаз. Она спрятала лицо в ладони. – Женя, – сказала она, рыдая и всхлипывая, – Женя, я тебя прошу – дай ему хорошенько!
Женьку не надо было просить два раза. Он вылетел на улицу. Он мчался в темноте, отдуваясь и сопя. Догнал Чижова, схватил за руку.
– Что? Что? – заверещал Чижов, вырываясь.
Женька подтащил его к забору.
– Помогите! – тонко закричал Чижов.
– Держись! – предупредил Женька.
Чижов, дрожа, поднял локоть, чтобы загородиться, но Женькин мосластый кулак опередил его. В глазах Чижова сверкнула белая ослепительная молния, и он медленно повалился, шурша по забору спиной.
Он сидел на земле и глухо мычал. Женька наставительно сказал ему:
– Вот! Не надо быть подлецом. Надо быть человеком, а не скотиной.
Он растаял в темноте, но по ветру шаги его слышались Чижову еще долго через звон и гудение в ушах.
– Сволочь! – сказал Чижов. – В самое ухо бьет. Мог барабанную перепонку испортить. Никакого понятия. Дикари!..
Вернувшись, Женька застал целое совещание. Роль председателя взяла на себя Маруся и звенела ложечкой в стакане, когда все принимались говорить сразу.
– Дал! – громко объявил Женька, подсев к Леночке.
Глаза у нее были красные и немного припухли. Женька сбегал в сени, принес в запотевшем стакане холодную воду и заботливо поставил перед ней. Она благодарно улыбнулась ему.
– Женя, ты меня проводишь? – Он расцвел.
Начал говорить Степа Карнаухов. Слушали внимательно, и никто не смеялся. Степа отговаривал Марусю, которая хотела прямо сейчас же идти успокаивать Клавдию. Туда Мишка пошел. Он ее лучше всех успокоит. А вот завтра, когда она придет на работу, нужен к ней, понятное дело, подход.
На том и порешили, что завтра на работе подруги должны успокоить Клавдию. «Ничего, мол, не случилось особенного. Подумаешь! Пойдем там в кино или в сад». А ребята чтобы не совались с разговорами.
Ночная гроза надвигалась медленно и тяжело. Сдержанно погрохатывал и погромыхивал, приближаясь, гром, все чаще полыхали зарницы. Захватывая полнеба, они освещали бледно-металлическим светом черные лохмотья и седые мутные клубы туч. Ветер улегся, все оцепенело, воздух стал гуще, придавленный угрюмой темнотой.
Чижов стоял у окна, готовый каждую минуту закрыть его. Прошумел ветер – тревожно и затаенно, как тяжкий вздох истомленной земли. Окно качнулось, жалобно скрипнуло на крючке. Все опять затихло, даже гром молчал. Это оцепенение казалось бесконечным. Но вот в лицо Чижову повеяло свежим холодом, дождем, сырой пылью; загудело в деревьях, загремело оторванным листом железа на крыше – и налетел со свистом, визгом и воем ураган, погнал мимо окна в летучем вздрагивающем свете молний листья, ветки, бумагу, пыль. Небо, словно распираемое изнутри, вдруг треснуло синим нестерпимым пламенем. В то же мгновение ударил яростный, жестокий ливень. Хрусткая крыша застонала и зазвенела. Трясущимися руками Чижов торопливо закрыл окно. Ливень глухо забарабанил по стеклам. Ветер набрасывался рывками, небо вспыхивало и грохотало, гром сотрясал ноющие стекла и отдавался в комнате. Чижов на всякий случай потушил электричество, чтобы не притянуло молнию. Деньги свои он вынул из печной отдушины, плотно завинтил дверцу печки. Он сел в угол подальше от окна. Деньги держал в руках.
С неба рухнул и раскатился страшный гром. Входная дверь загудела и затряслась. Второй удар – опять загудела и затряслась дверь, сорвалась вдруг с крючка, распахнулась – и слитный плеск ливня наполнил комнату. Чижов встал, чтобы закрыть дверь, и попятился в ужасе: страшное видение предстало ему в короткой вспышке синего огня. В дверях, растопырив руки, стояла какая-то фигура, вода струилась с одежды и волос, точно пришел утопленник за нечестивой душой. Чижов окаменел, вцепившись в свой сверток с деньгами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52